Джаханнам, или До встречи в Аду - Юлия Латынина

– Ну это логично. Чем быстрее удовлетворят ваши требования, тем меньше ущерба понесет мой завод. Я хочу его сохранить.

– Это еще вопрос, чей это завод. Барова или твой.

Суриков вытянулся вперед и вверх.

– Ну в том-то и дело. Вы же сами понимаете. Это все – просто высосанные из пальца претензии Барова. Это мошеннические требования. Дым. Нет Барова – не будет и дыма.

– А с чего это Барова – не будет?

– Неужели вы не видите? Стоит вам… то есть если Барова не будет, я автоматически становлюсь главным вашим представителем.

– Неплохо, – сказал Халид, – вчера ты мне предлагал за голову Барова несколько миллионов. Теперь ты хочешь, чтобы я его убил в зачет твоих будущих услуг. На халяву. Знаешь, Артем Иванович, я никогда не убивал бесплатно.

– Ну почему же бесплатно, – вскрикнул Суриков, – я же говорю… Три…

– Пять.

– Но это слишком много, и если речь идет о наличных… Три с половиной.

– Пять.

– Но…

Рука полевого командира протянулась к Сурикову. Тот подался было назад, сколько позволяло кресло. Но Халид просто сбил пылинку с плеча владельца завода. Потом поправил ему волосы. Потом пододвинул белый пузатый телефон.

– Пять, – сказал Халид, – звони. Или эти деньги заплатит Данила.

Через минуту серый от страха Суриков набрал рабочий телефон Анны Борецкой, председателя правления банка «Кесаревнафтэкс». Банк контролировался напополам Суриковым и губернаторшей.

– Анна Ефимовна, – сказал Суриков – мне нужна пятерка к завтрашнему утру. Вы понимаете, куда их доставить…

В трубке озадаченно молчали.

– Артем Иванович, – наконец промолвила Анна Ефимовна, – господи, я бы за вас, хотите верьте, хотите нет, в огонь и воду… Но в банке с утра сидит ФСБ, и нас строжайше предупредили…

Голос верной председательши прервался, и в трубке послышались короткие гудки.

Суриков подумал минуты две, а потом набрал сотовый Рыдника.

– Савка? Это Суриков. Я понимаю, что нас пишут, но это очень хорошо. Послушай, я добился серьезного прогресса в переговорах, но мне нужна пятерка…

– Артем Иванович, я не советую вам в данной ситуации вести какие-либо сепаратные переговоры. Они могут быть расценены как пособничество врагам родины.

Отбой – и Суриков растерянно поглядел на трубку в своих руках.

Он сделал еще несколько звонков. Он позвонил главе своего московского представительства, супруге губернатора, вице-губернатору Бородовиченко, Косте Покемону и даже корейским банкирам. Все охали и выражали поддержку. Никто не давал денег. Корейцы заявили, что у них будут проблемы с антитеррористическим законодательством. Партнеры откровенно надеялись унаследовать бизнес, если чеченцы пристрелят Сурикова, а подчиненные явно нацелились разворовать то, до чего не доберутся партнеры.

Последним номером, который набрал Суриков, был номер его жены.

В трубке ему ответил молодой мужской голос.

– Это какое-то недоразумение, – сказал Суриков, – я важный человек…

– Пошли, – сказал Халид.

– Я… э…

Маирбек легко, как котенка, поднял его за шиворот. Через секунду Сурикова втащили в его же собственную комнату отдыха. Халид швырнул его в мягкое кожаное кресло. Челюсть защелкнутого за трубу наручника сомкнулась на запястье Сурикова. На столик шлепнулся телефон.

Халид стоял перед ним, держа в руках зеленую железяку с ножками и прикрученным сверху будильником в виде золотой рыбки.

– Будем знакомиться, – сказал Халид, – Артем, это «монка». «Монка», это Артем. Масса мины – два килограмма, радиус сплошного поражения – пятьдесят метров. Внутри – взрывчатка и стальные шарики диаметром шесть миллиметров, залитые эпоксидкой. Предназначена для поражения живой силы и небронированной техники противника.

Халид повернулся к кадке с китайской розой и аккуратным движением вогнал ножки мины в землю, так, что поверх остался только зеленый корпус с прицельной прорезью и золотая рыбка. Стрелка будильника во рту рыбки указывала на половину седьмого.

Халид резко нагнулся к заложнику.

– Твое влияние кончилось, – сказал Халид, – знаешь, в чем твое влияние? Ты можешь дать взятку, оплатить выпивку, свозить на Канары, подарить дом… в этом твое влияние. У тебя есть клиенты, у тебя нет друзей. А это история, к которой Канары и выпивка не имеют никакого отношения. И ты из влиятельного человека превращаешься в обузу. У тебя больше нет влияния. У тебя есть долги. Передо мной.

– К-к-какие долги?

– Ты пригласил меня в партнеры, – сказал Халид, – а когда подошло время расплачиваться, ты пришел в ФСБ и сказал: «Я тут хочу бороться с чеченскими террористами». Ты еще не понял, почему я выбрал твой завод? Никто не кинет меня безнаказанно. Ты должен мне за последние восемь лет, Артем. Ты должен мне куда больше, чем пять миллионов. Но я начну с этой цифры. У тебя есть время до половины седьмого. До конца этого срока твои люди должны передать пять миллионов моим людям в Кизляре. Иначе я пошлю твои молотые потроха в подарок твоей жене. Она будет рада.

Улыбнулся и добавил:

– Поистине, Артем. Аллах дает отсрочку несправедливому, но когда он схватит его, то уже не отпустит.

* * *

Баров очнулся от запаха пота и подтухающей еды.

Его действительно перенесли к остальным заложникам. За зеркальным стеклопакетом стояло снежное утро. Красное как помидор солнце вставало со стороны моря, и наст под его косыми лучами сиял тысячью огней. Дальнозоркому Барову с пола были видны далекие сопки и два грача, возившихся на верхушке ректификационной колонны: птицам было так тепло у установок, что они не улетали на юг.

Трое боевиков без масок стояли неподвижными статуями на фоне наста и солнца, и один из них был такой молоденький, что ему скорее подошли бы женские роли в театре Кабуки, нежели роль убийцы в спектакле, поставленном Халидом Хасаевым.

Около окна, за расстеленной скатерью, сидели солдаты внутренних войск, которых привел на завод Баров. Их командиров – ни подполковника Исенина, ни майора Гаранина, ни даже старлеев – кажется, Суркова и Семенова, среди вэвэшников не было. Рядовые вертухаи, привыкшие шмонать на зоне зэков да носить им за деньги хавчик. В зале было удушающе тепло, вэвэшники были в штанах и майках, и пожилой испуганный заложник, раздетый до трусов, разливал для них кипяток из большого позолоченного самовара. На скатерти лежали хлеб, сгущенка и колбаса, и даже покромсанный торт.

У остальных заложников еды не было. Баров некоторое время лежал, прикрыв веки и изучая диспозицию в зале. Диспозиция ему не нравилась.

– Эй, собака!

Баров приподнялся.

Кричал тот самый семнадцатилетний чеченец с ангельскими глазами и оттопыренной нижней губкой, стройный и безбородый, как девушка. Заложник у самовара покорно замер: кричали ему.