Мао Цзэдун - Александр Панцов

За исключением Лу Футаня и Ли Чжушэна, переметнувшихся на сторону Гоминьдана, все эти люди будут в дальнейшем тесно работать с Мао Цзэдуном. Непросто сложатся их отношения с Мао, многие будут бороться с ним, изо всех сил разжигая внутрипартийные склоки, но Мао в конце концов подчинит почти всех их своей воле. Непокоренными останутся только двое — Чжан Готао и Ван Мин.

Все это будет впереди, а пока, в 1931 году, Мао продолжал набирать силу. По-сталински разобравшись с «кулацкими недобитками» из особого комитета КПК юго-западной Цзянси и отразив три карательных похода Гоминьдана, он стремительно укреплял свои позиции в партии. Единственное, что нужно было ему теперь, так это благословение Сталина. Но тот пока не делал окончательный выбор в его пользу, хотя и продолжал поддерживать. С макиавеллиевской прозорливостью хозяин Кремля комбинировал руководство КПК на основе трех групп: доморощенных партизанских кадров (Мао Цзэдун и его сторонники), московских выпускников (Ван Мин, Бо Гу, Ло Фу) и старых коминтерновских кадров (Чжоу Эньлай, Чжан Готао, Сян Ин). При этом ни одной из группировок не давал расправиться с конкурентами.

Так что Мао оставалось только ждать. И он это делал терпеливо, как настоящий игрок. У него тоже был свой расчет, но в отличие от сталинского — более тонкий. Ему надо было не только сделаться «самым преданным учеником товарища Сталина», но и оттеснить с дороги всех конкурентов, только и ждавших удобного случая, чтобы свалить его. Но не зря он так долго занимался политикой. Искусством интриг он овладел досконально.

Стремление к неограниченному господству все более поглощало его. И в этой каждодневной кровавой борьбе за власть он все более превращался в жертву собственной страсти. Борьба с Чан Кайши и внутренней оппозицией, классовыми врагами и «заблуждавшимися» товарищами убивала в нем последние человеческие чувства. Любовь, доброта, преданность, вера исчезали куда-то, растворяясь в душивших его сильнейших эмоциях. А в результате душа Мао черствела, а его жизнь превращалась в погоню за призраком.

Его дети находились на попечении других людей. Как они жили? Что чувствовали? Ничего этого он не знал. А между тем на долю его сыновей выпали немалые испытания. Как мы помним, вскоре после гибели Кайхуэй местные коммунисты-подпольщики за взятку добились освобождения из-под стражи его старшего сына, восьмилетнего Аньина. Вместе с братьями, семилетним Аньцином и трехлетним Аньлуном, он стал жить у бабушки в деревне Баньцан. За домом, разумеется, была установлена слежка: полицейские надеялись, что через детей они каким-то образом выйдут на самого Мао. Ведь отец должен был, по их понятиям, позаботиться о своем потомстве.

Но дни проходили за днями, а ни Мао, ни его связные не объявлялись. Вместо них накануне Лунного нового года (16 февраля 1931 года), когда все, в том числе и жандармы, готовились к празднику, в дом бабушки Сян Чжэньси постучал неизвестный. Он принес письмо от Цзэминя жене старшего брата Кайхуэй, Ли Чундэ, жившей в том же доме. Брат Мао просил переправить своих племянников к нему в Шанхай — в целях безопасности. Его жена, бездетная Цянь Сицзюнь, очень беспокоилась о судьбе детей. Именно она и уговорила Цзэминя написать письмо. Ли Чундэ вспоминает: «Я раскрыла конверт с быстро бьющимся сердцем и при свете масляной лампы с удивлением узнала почерк Мао Цзэминя. Он… сообщал мне день и место [нашей будущей встречи] и объяснял, как установить контакт с [нужными] людьми». Посоветовавшись с родными, Ли решила принять предложение Цзэминя. По конспиративным соображениям старшим детям дали новые имена, которые те обязаны были запомнить. Аньина назвали Юнфу («Всегда счастливый»), а Аньцина — Юншоу («Всегда здоровый»). Изменили им и фамилию — с отцовской на материнскую — Ян. После этого через Чаншу и Ухань Ли Чундэ вместе с детьми отправилась в Шанхай. Она играла роль их мамы. В поездке их сопровождала бабушка Сян Чжэньси.

Тяжелое путешествие заняло несколько дней, и когда, наконец, измученные детишки добрались до дяди Цзэминя, они стали плакать. По какой-то причине дети считали, что везут их к отцу, а оказалось, что жить им придется в конспиративном детском саду «Датун», на территории международного сеттльмента. Так решил Чжоу Эньлай. Этот шанхайский приют, созданный для детей работников КПК на деньги коминтерновской организации МОПР, был, конечно, не лучшим на свете домом младенца, но другого все равно не было. Там в то время жили около 30 детей, в том числе дочери хорошо знакомых нам Ли Лисаня и Цай Хэсэня, а также сын Пэн Бая. Одной из воспитательниц была жена Ли Лисаня. Но сыновья Мао переезжать туда не хотели. «Я хочу к папе, — рыдал Аньин. — Я должен отомстить за маму!» Дети цеплялись за платье Ли Чундэ, умоляя забрать их домой. «Их крики, словно ножом, резали мое сердце», — вспоминает Ли. Жена Цзэминя пыталась их успокоить, но у нее самой текли слезы. Как будто знала, что самое страшное ждет ее племянников впереди.

Вскоре после переезда в приют маленький Аньлун заболел. В ближайшем госпитале поставили диагноз: дизентерия. Шансов не было никаких. Он скончался[60]. А вскоре в связи с предательством Гу Шуньчжана детский сад был закрыт. Дядя Цзэминь и тетя Сицзюнь покинули город, направившись сначала в Гонконг, а затем в один из советских районов. А никому не нужных сыновей Мао Цзэдуна взял к себе в дом на время директор сада «Датун» Дун Цзяньу, являвшийся по совместительству сотрудником спецсектора ЦК (конспиративное имя — пастор Ван). Но вскоре и он должен был уехать — в Ухань. Дети остались на попечении его бывшей жены Хуан Хуэйгуан, которая ничего не знала о их происхождении и особого внимания им не уделяла. У нее у самой было четверо детей.

Аньин и Аньцин все время ждали вестей от папы. Через дядю Цзэминя еще тогда, когда тот собирался покинуть Шанхай, они передали ему письмо. Но отец так ничего и не сделал, чтобы спасти их, несмотря на то, что письмо действительно получил. И тогда, в конце лета 1932 года, они сбежали от тетушки Хуан. Четыре года бродяжничали по грязным улицам, рылись в мусорных ямах, собирали объедки и окурки, подрабатывали у торговца лепешками, торговали газетами. Терпели побои и издевательства. Члены шанхайской парторганизации нашли их только весной 1936 года. И тут интерес к их судьбе проявил всемогущий Сталин. С его согласия ЦК КПК организовал их выезд (через Гонконг, Марсель и Париж) в Советский Союз. По иронии судьбы занимался их отправкой все тот же знакомый им пастор Ван54.

А Мао по-прежнему целиком отдавал себя партийной и военной работе. Осенью 1931 года, получив письмо от детей, он просто отложил его в сторону. Дел было невпроворот. Надо было обустраиваться в Епине, укреплять Центральный советский район, а также вести работу по подготовке I Всекитайского съезда советов. Этот форум был очень важен: на нем должна была быть провозглашена Китайская Советская Республика, призванная объединить все «красные» районы страны. За его созыв Мао как председатель ЦРВС нес прямую ответственность, тем более что местом проведения съезда было избрано селение Епин. Именно сюда, в новый Центральный район, съезжались более 600 делегатов, и всех надо было разместить, обеспечить едой и охраной. Эту деревню, как и сам близлежащий город Жуйцзинь, затерявшиеся в горах юго-восточной Цзянси, в непосредственной близости от границы с Фуцзянью, войска Мао взяли еще весной 1929 года. Теперь же Мао, похоже, прочно обосновался в этих местах. Именно его по соглашению с Москвой съезд должен избрать председателем ЦИК и главой Совнаркома (по терминологии того времени — Народного комитета ЦИК Китайской Советской Республики)55.