Мао Цзэдун - Александр Панцов

Пришлось руководителям Бюро смирить гордыню. В начале марта к Мао в пещеру, невзирая на проливной дождь, неожиданно явился Сян Ин, попросивший его от имени Реввоенсовета и лично Чжоу Эньлая срочно «вернуться в строй». Мао еле сдержал радость. Мокрый от дождя и униженный своим незавидным положением, Сян Ин выглядел жалко. Собрав вещи, Мао и Хэ Цзычжэнь той же ночью спустились с горы в Жуйцзинь. В кармане полувоенного френча Мао лежала старая бамбуковая флейта. Кто знал, как часто суждено ему будет играть на ней? Возвращение из опалы ничего еще не означало. Борьба за власть продолжалась.

Но пока ему срочно надо было выезжать на фронт, в уезд Ганьсянь, более чем за 200 ли к западу от Жуйцзиня, и единственное, что он успел сделать, так это передать членам Бюро и правительства текст декларации по поводу японского вторжения в Китай. Он набросал его еще в конце января, сразу после японской бомбардировки Шанхая. Документ был резким: советское правительство Китая официально объявляло войну Японии. Конечно, этот акт носил формальный характер: армии коммунистов действовали вдали от Маньчжурии и Шанхая. Однако его политическое значение было огромным. С помощью пропаганды и демагогии, за счет умелой эксплуатации антияпонских настроений народа КПК могла превратиться в глазах многих китайских патриотов в действительно национальную силу. А это помогло бы ей в борьбе с Гоминьданом. 15 апреля декларация была наконец принята «коллегами» Мао. А через шесть дней появилась в еженедельнике «Хунсэ Чжунхуа» («Красный Китай»), печатном органе ЦИК и Совнаркома КСР75.

Но Мао в то время находился уже вдали от Жуйцзиня. Весь остаток марта он провел в южной Цзянси, пытаясь исправить критическое положение. После чего был переброшен в Фуцзянь, в войска Линь Бяо. Вплоть до конца июня он участвовал в боевых операциях на юго-западе и юге этой провинции. Вместе с войсками совершил трудный рейд по горным дорогам на юг, за более чем 500 ли от Жуйцзиня, к богатому, но слабо защищенному торговому городу Чжанчжоу. И тут уж смог насладиться романтикой бандитизма!

Разграбив Чжанчжоу и ряд окрестных городов и поселков, Мао повернул обратно, на юг Цзянси. По дороге его солдаты, как обычно, убивали дичжу-«помещиков», фунун-«кулаков» и просто крестьян-бэньди (исконных врагов хакка), жгли их дома и захватывали имущество. За собой они оставляли пустыню. Один из современников, побывавший в этих краях через год с небольшим, вспоминал: «Повсюду тянулись заброшенные рисовые чеки, заросшие сорняками поля батата, засохшие плантации сахарного тростника, сожженные дома. И почти ни одной живой души вокруг»76.

Успех операции был налицо. И это, разумеется, укрепило авторитет Мао в армии: ведь «героический» поход в Фуцзянь, доставивший солдатам и командирам массу приятных минут, прошел вслед за безуспешной осадой Ганьчжоу, ответственность за которую несли новые вожди77.

И тем не менее ему вновь пришлось вести ожесточенные дискуссии с членами Бюро по поводу тактики. Нет, его оппоненты не были против грабежей и убийств, просто считали, что надо ставить глобальные цели и, не тревожа врага в мелких боях, вести крупные операции по захвату провинции в целом. Дискуссии превращались в острые политические столкновения. О том, как развивались события, дает представление телеграмма Чжоу Эньлая, Ван Цзясяна, Жэнь Биши и Чжу Дэ в ЦК КПК от 3 мая 1932 года[63]. Вот что в ней, в частности, говорится: «У нас имеются разногласия по поводу направлений расширения [Центрального] советского района и действий Красной армии. В конце прошлого года на заседании Бюро ЦК [КПК советских районов] Мао Цзэдун предложил план создания советского района вдоль трех гор на границах Фуцзяни, Гуандуна, Цзянси и Хунани. Коммунар [Ван Цзясян] выступил против этого плана и заявил, что при нынешнем политическом положении — это уклонение от захвата крупных городов… Когда приехал Москвин [Чжоу Эньлай], Мао Цзэдун… выступил против наступления на городские центры… Эта политическая линия представляет собой стопроцентный оппортунизм, она недооценивает современную обстановку и полностью противоречит директивам КИ [Коминтерна] и ЦК [КПК]. Все остальные члены Бюро ЦК [КПК советских районов] против нее… Мы приняли решение вести борьбу с ошибками Мао Цзэдуна и подвергнуть их критике в партийном органе»78.

Через девять дней в отсутствие Мао в Жуйцзине было проведено заседание Бюро, на котором вновь огонь критики был направлен против его «порочной линии». В принятой резолюции говорилось: «Необходимо полностью искоренить имевшие место в прошлом в работе Бюро [то есть во время руководства Мао Цзэдуна] правооппортунистические ошибки». Текст резолюции был немедленно отправлен в Шанхай, и члены Временного политбюро тут же известили Исполком Коминтерна о новых разногласиях с Мао. При этом они, очевидно, были настолько уверены, что их покровитель Миф поставит наконец долгожданную точку в их конфликте со строптивым главой КСР, что, не дожидаясь ответа, немедленно направили телеграмму Чжоу Эньлаю, заявив о необходимости еще решительнее бороться с «правым оппортунизмом»79.

Но ответ из центра был обескураживающим. В вопрос о Мао вмешались люди гораздо сильнее Мифа. По каким причинам они сделали это, остается только догадываться. 15 мая 1932 года конфликт в Жуйцзине рассмотрели ближайшие к Сталину вожди Коминтерна — Куусинен, Мануильский, Пятницкий и Пик. Все они входили в состав высшего органа ИККИ — Политкомиссии Политсекретариата. И Мао был взят Москвой под защиту80.

Признавать поражение не хотелось, но Временному политбюро, а с ним и Бюро ЦК пришлось отступить. «Все вопросы разрешены правильно, — написал Чжоу Эньлай в ЦК КПК после получения телеграммы Политкомиссии, 9 июня 1932 года. — …Наша дискуссия проходила в товарищеской обстановке и ограничивалась составом Бюро. Это не мешало руководящей работе Мао Цзэдуна»81. (Вот тебе на! А как же желание раскритиковать оппонента в партийном органе?)

Единственное, что могло как-то обрадовать Бо Гу и его единомышленников в Цзянси, было то, что Москва защитила Мао лишь от публичной критики. С его же партизанской тактикой она тоже по-прежнему была не согласна. Именно поэтому Чжоу вслед за телеграммой по поводу «товарищеской обстановки» направил в ЦК еще одну, стремясь добиться согласия начальства на фактическое устранение председателя ЦИК и Совнаркома из Жуйцзиня. Вот что он написал 10 июня: «Мао Цзэдун очень слаб физически, он остается на работе в высокогорье, у него бессонница и плохой аппетит. Однако, действуя с армией, он полон энергии и талантлив в ведении боевых действий. Бюро [ЦК КПК советских районов] решило направить его на фронт для планирования военных операций. Он также хочет отправиться на фронт»82.