Медовый месяц - Сьюзен Элизабет Филлипс

Клоун шагнул вперед и аккуратно снял корону. Прикосновение его рук было таким нежным, что Хани замерла, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами.

— Ты делаешь это так умело, словно занимался этим всю жизнь.

— Я дружу с двумя девчонками, у которых тоже длинные волосы.

Непринужденность его исчезла. Повернувшись, клоун вошел в комнату. Хани последовала за ним.

— Расскажи мне о них, — попросила она.

Он остановился у окна с ветхой, покрытой влажными пятнами занавеской и повертел в руках корону. Хани посмотрела на его сильные, тонкие, загорелые пальцы, перебиравшие хитросплетения металла и хрусталя. Без сомнения, это были руки Эрика — руки, познавшие ее тело. Хани отвела взгляд.

— Их зовут Рейчел и Ребекка. Рейчел во многом похожа на тебя, принцесса. Она упряма и своенравна и во всем любит идти своим путем. А Бекки… Бекки — милая и нежная. Ее улыбка проникает в самое сердце.

Эрик замолчал, но даже с другого конца комнаты Хани ощутила силу его любви к дочерям.

— Сколько им лет?

— Пять. В апреле будет шесть.

— Они такие же безобразные, как и ты?

Эрик усмехнулся:

— Таких красивых девочек ты никогда не видела. У Рейчел волосы темные, как у меня. Бекки посветлее. Для своего возраста они рослые. Бекки родилась с болезнью Дауна, но это не мешает ей развиваться. — Он повернул корону в руках и провел ногтем большего пальца по маленьким зубцам, издавшим слабый металлический звук. — Бекки с самого начала очень решительно преодолевает свой недуг. И Рейчел ей в этом сильно помогает. — Эрик вновь провел ногтем по зубцам короны. — Во всяком случае, обычно помогает… — Он взглянул на Хани и, откашлявшись, продолжил: — Им бы понравился твой наряд, принцесса! Они без ума от всего, что связано с королями.

У Эрика был такой вид, словно он сожалел о том, что так много рассказал. Но не сказал Эрик еще больше. Почему он расстался с дочерьми, если он их так любит?

Эрик подошел к ней и протянул корону.

— Знаешь, я завтра уезжаю.

— Да, знаю.

— Я буду скучать по тебе. Такие принцессы не растут на деревьях, верно?

Хани приготовилась услышать шутку, но рот под клоунским гримом не улыбался.

— Знаешь, как ты прекрасна, принцесса? Даже не представляешь, как от одного взгляда на тебя мое старое сердце рвется из груди.

Хани не желала этого слышать. Только не от клоуна. С ним она была слишком уязвима. Но если не от клоуна, тогда от кого? Хани попыталась отшутиться:

— Голову даю на отсечение, ты говоришь это всем принцессам.

Эрик подошел и коснулся ее волос.

— Я не говорил это никому. Только тебе.

Предательская слабость завладела всем телом Хани. Она посмотрела на Эрика умоляющим взглядом:

— Не надо…

— Ты самая милая из всех принцесс на свете, — произнес он хриплым голосом.

Хани уже не знала, с кем разговаривает, и ее начало охватывать смятение.

— Мне уже пора идти!

Она повернулась и направилась к выходу, но у двери остановилась. Не оборачиваясь и не глядя на Эрика, она прошептала:

— Мне кажется, ты — просто чудо. Она взялась за ручку двери. Повернула ее.

— Хани!

То был голос Эрика, а не клоуна. Хани повернулась.

— Я устал томиться в оковах, — сказал он.

А затем, словно в замедленной съемке, Эрик одним движением руки снял парик и глазную повязку.

Рядом с неподвижной белой маской лица шелковистые волосы казались иссиня-черными. В бирюзовых глазах застыло страдание. «Беги!» — промелькнуло в мозгу у Хани. Но она стояла как вкопанная и наблюдала, как Эрик достал огромный носовой платок, торчавший из кармана, и поднес к лицу.

— Нет, Эрик… — Хани невольно шагнула вперед.

Румяна с губ смешались с белилами на лице, исчезла огромная бровь. Хани беспомощно наблюдала, как Эрик слой за слоем стирал грим.

Это было как маленькое убийство.

У Хани начало пощипывать в глазах, но она изо всех сил боролась со слезами. С каждым движением руки клоун исчезал. Хани сказала себе, что эту утрату она должна пережить. Она уже оплакивает потерю одного близкого человека, и хуже уже быть не может. И слезы хлынули из глаз.

Он уничтожал себя собственными руками; закончив свое черное дело, бросил на пол перепачканный платок и посмотрел Хани в глаза.

На лице и ресницах остались следы грима, но в облике уже не было ничего комического. Ей открылось знакомое лицо — сильное, прекрасное, невыразимо печальное. Хани поняла, что Эрик предстал перед ней таким беззащитным, каким не рискнул бы показаться ни перед кем на свете, и это наполнило ее страхом.

— Зачем ты это сделал? — прошептала она.

— Хотел, чтобы ты меня увидела.

Такого откровенного истосковавшегося взгляда Хани никогда прежде не встречала и в тот же момент поняла, что он разобьет ей сердце так же, как и Дэш. Но даже после этого Хани была не в силах уйти. Все ее предположения о нем оказались неверными, и она поняла, что никогда не освободится от него, не узнав его тайны.

— От кого ты скрываешься?

Эрик посмотрел на нее затравленно:

— От самого себя.

— Не понимаю.

— Я гублю людей. — Он говорил так тихо, что Хани его едва слышала. — Ни в чем не виноватых.

— Я не верю тебе! Никогда не встречала человека, который был бы так добр с детьми. Ты словно читаешь их мысли, когда с ними разговариваешь.

— Они нуждаются в защите! — Его крик разорвал тишину комнаты.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Дети — то подлинное и безупречное, что есть в этом мире, и они нуждаются в защите!

Эрик начал нетерпеливо расхаживать по комнате, которая сразу стала для него маленькой и тесной. Когда он вновь заговорил, слова хлынули потоком, словно их сдерживали долгие годы:

— Хочу, чтобы было место, где всех детей можно оградить от страданий. Где нельзя разбиться на машине, заболеть, где никто их не обидит. Место, где нет острых углов и даже нет пластыря, потому что он никому не нужен. Мне хотелось бы создать место, где смогли бы жить все нежеланные дети. — Он остановился, глядя в пространство. — И я ходил бы там в костюме клоуна и веселил всех. И светило бы солнце, и зеленела трава! — Его голос перешел в шепот. — Дожди бы выпадали только ласковые, без грозы. А мои руки были бы так широки, что я смог бы обнять каждого, кто еще слишком мал, хрупок, беззащитен.

У Хани на глаза навернулись слезы.

— Эрик…

— Там были бы и мои дочери. Там, посередине, где до них не смогло бы добраться никакое зло.