Кровь Заката - Вера Камша

Проклятый

Нет сна, который не кончается либо смертью, либо пробуждением, нет похмелья, которое не проходит… Он действительно чуть не загубил все, чуть не зачеркнул и свою собственную жизнь, и жизнь Ларэна, и жизни тысяч и тысяч живых существ, оказавшихся заложниками его проклятой любви. И о чем он только думал раньше?! О чем, о чем… О Циале, о себе, о чем угодно, только не о том, о чем должен. «Четыре шага до Последнего Греха, и первый сделал ты…» Как же они не поняли, ведь разгадка лежала на поверхности! Ну, хорошо, для него тогда все было слишком близким, он не мог думать об Анхеле спокойно и старался вообще о нем не думать, но Залиэль и Ларэн?! Они должны были догадаться! Или эльфы все же слишком далеки от людей… Впрочем, теперь это неважно. Главное, остановить Герику, она не должна вырваться из башни, еще не время! Как он мог дать ей уйти! Хотя после того, что она ему наговорила…

На правду не обижаются, так, кажется, говорят нудные умники. «Слово правды возносит праведных и ниспровергает грешных», написано в Книге Книг. Вранье все это, куда ближе к истине атэвы: «Большая правда один раз великая радость и девять раз по девять великая боль». Но великая боль может разбудить даже мертвого. Или почти мертвого. Он еще не скоро забудет, если забудет, но он проснулся.

Лунный Волк! Что же случилось с Геро, если она так на него набросилась, она, жалевшая и понимавшая его лучше, чем он сам себя понимал. Женщина что-то почувствовала. Магический удар? Проклятье? Призыв? Смерть любимого существа? Только не это! Если ее возлюбленный… Он даже не удосужился запомнить его имя! Как же, это у него любовь, а у других так… Хотя она во имя любви сделала куда больше, чем он. Только бы ее друг не погиб, пока он купался в своей беде, это было бы слишком страшно. Нет, не похоже… Конечно же, нет! Почувствуй она его смерть, она бы не стала рваться назад, горе навалилось бы, как глыба, лишило бы сил, света, воздуха. Но он-то не почувствовал смерти Ции! Впрочем, это-то как раз объяснимо. Циа не любила, а значит, вряд ли в свой последний миг вспомнила о нем. Нет, друг Геро жив, не могут же на их головы свалиться все беды, что-то да можно обойти стороной, отвести, предотвратить. Тем паче, он теперь знает, что именно.

Только бы догнать Геро, неужели она его настолько опередила?!

2870 год от В.И.

Вечер 18-го дня месяца Вепря.

Фей-Вэйя

«…а весной их головы выставят на Новом мосту…» Агриппина рассказывала что-то еще, но Сола уже не слышала. Жизнь потеряла последний смысл. Шарля нет и не будет, его все-таки добили… Руками были Лумэны, но толкнули его в огонь амбиции ре Фло и злоба Елены и Дианы. Циалианская сестра не молилась, не плакала, не кричала. Она не упала в обморок и никого не прокляла, просто для нее все было кончено. Орущие воробьи на подоконнике, сверкающие морозные узоры, лица сестер и рыцарей, ничего этого не было, все стало тленом, прахом, небылью. Только одна неизбывная боль. Шарль… Шарло, ее герцог, первая и последняя любовь. Они его убили, а она жива… Вернее, все наоборот, он наконец-то обрел счастье и покой, а умерла она. Она мертва и находится среди мертвецов, которые изображают из себя живых – суетятся, пыжатся, куда-то лезут, чего-то добиваются… Кому все это нужно, если Шарля больше нет и никогда не будет?!

Сола смотрела и не видела ни как ушли в Тайную комнату Высшие сестры, ни как стекал песок в часах. С падением последней песчинки громко ударил колокол, и пронзительный звон словно бы втолкнул женщину в реальный мир. Соланж-Анастазия, вздрогнув, заняла причитающееся ей место во втором ряду. Распахнулись двери, и Избирающие чередой потянулись в зал Оленя. Последней вернулась Агриппина. Она была спокойна. Конечно, она расстроена, но не более того. Да, бланкиссиме нравился Шарло, очень нравился, но она не любила его. И не знала. Разве кто-нибудь из них, в том числе и жена, понимал его? Разве он рассказывал им о своих снах, о своих страхах, разве он им пел, разве он их любил?! А они окружили его, как волка, и погнали на красные лоскутки, через которые он не смог прыгнуть! И только она одна знает, как он не хотел, как ему было одиноко и больно…

Агриппина пожалеет о нем какое-то время, покудахчет, не зная, что будет ходить в зимних подкованных сапогах по обнаженному чужому сердцу. А потом вздохнет и предложит поужинать и заговорит о какой-то ерунде вроде того, чем они займутся при новой Предстоятельнице… Нет, Сола не перенесет такого. Зачем ей жизнь без Шарля? Раньше она хотя бы знала, что он есть. Что он иногда смотрит на те же звезды, что и она, а она пусть и не может его коснуться, но может видеть его во сне… Она думала, самое страшное – это разлука. И это так, Смерть тоже разлука… Что ж, завтра сестра Анастазия тайно покинет Фей-Вэйю. Агриппина наверняка примет свою настойку и будет спать, а у ворот она скажет… Найдет, чего сказать, пусть ее ложь выплывает, это не будет иметь никакого значения. Она увидит Новый мост и простится с Шарло, а потом… Потом она убьет Диану и Агнесу, а если удастся, и Фарбье. Убьет их и умрет сама. И все будет кончено. Пусть Генриетта с Агриппиной спасают Арцию от Проклятого, она здесь больше ни при чем. Если этот мир допустил гибель Шарля, пусть он летит в тартарары, это только справедливо, он не заслуживает снисхождения и защиты, по крайней мере от нее. Анастазия, да какая, к Проклятому, Анастазия, Соланж Ноар, Сола проклинает Тарру и всех живущих. Будь он проклят, этот мир!

Святая Циала! Что они все от нее хотят?!

С трудом сдержав себя (надо дотерпеть до ночи, еще не хватало, чтоб ее сочли больной и приставили к ней ночную сиделку), Сола подняла глаза на обращавшуюся к ней сестру. Это была Корнелия, бланкиссима Оргонды, маленькая и бледная, как моль, но с неожиданно низким, почти мужским голосом. Корнелия была самой старшей из собравшихся, и по традиции именно она должна была приветствовать новую Предстоятельницу, но при чем здесь она, Сола?!

– Волею девяти из собравшихся здесь тринадцати старших дочерей равноапостольной Циалы Предстоятельницей ордена нашего избрана сестра Анастазия, многие годы с кротостью и любовию ухаживавшая за Ее Иносенсией, ныне принявшей чашу родниковой воды из рук Пресветлой Циалы. Две сестры возжелали отдать Рубины сестре Генриетте, одна – нашей арцийской сестре, и еще одна бланкиссиме Елене. Призываю в свидетели духовную мать нашу, что все сделано и сказано от сердца. Арде!

– Арде, – склонили головы сестры.

В первое мгновение Сола поняла лишь одно. Ее теперь не оставят одну, и она не сможет уйти и проститься с Шарлем. Она молча смотрела на знакомые, но ненужные ей лица. Зачем?! Во имя Проклятого, зачем они это сделали?! Ей не нужны эти проклятые камни, ей вообще ничего не нужно. Как же она их всех ненавидит. Именно их игры довели Шарля до гибели, их и его жены, да еще злоба Агнесы и ее любовников. Агриппина смотрит сочувственно, но что она может понять?! Ничегошеньки, она просто боится, что ей будет тяжело… Но почему? Почему именно она и именно сегодня?! Генриетта, Диана и Елена готовы ее убить… Нет, не ее, а друг друга. Им она не соперница… Выбрать Предстоятельницей сиделку безумной Виргинии!

Бланкиссима Раулина из Дарнии и бланкиссима Килина из Фронтеры подошли к ней с двух сторон и, взяв под руки, вывели в центр зала Оленя. Агриппина сняла с Солы покрывало, и иссиня-черные волосы с двумя белоснежными прядями у висков рассыпались по плечам. Седые пряди были единственным напоминанием о том, что сестре Анастазии уже тридцать пять… Вошла дрожащая от ярости Генриетта, перед которой рыцарь Оленя нес раскрытый ларец из белого корбутского дубца. Как же на этот раз все было просто. Драгоценности были на умершей, и не нужно было совершать сложнейших ритуалов, чтобы открыть ларец.