Кровь Заката - Вера Камша

Герцог со своей войной о ней, конечно же, давно позабыл, а вот она не могла. Она помнила каждую проведенную с ним минуту, каждое слово, каждый поцелуй. И, чтобы заставить проклятую память отступить, училась тому, что ей было ненужно и неинтересно. Училась магии, порой доводя себя до истощения. Бланкиссима частенько бранила ее, а иногда отбирала свитки с магическими текстами, но дело все равно подвигалось. Уже теперь Сола знала и умела не меньше пресловутой Дианы, которая мнила себя первой заклинательницей ордена. Более того, Анастазия с легкостью распутала ее заклятие, та даже и не заметила. Причем распутала, одновременно удерживая тело Виргинии, которая сегодня была какой-то особенно отяжелевшей.

Агриппина хорошо ухаживала за Предстоятельницей. Но в понимании «хорошо ухаживать» у толстой бланкиссимы на первом месте стояло вкусно и обильно кормить, а чревоугодие, похоже, осталось единственным грехом, на который была способна потерявшая разум Предстоятельница. Неудивительно, что Виргиния догнала и перегнала Агриппину, впрочем, она по-прежнему оставалась красивой и молодой. Сола заставила Ее Иносенсию слегка приподнять края платья, чтобы не мешали подниматься по лестнице. Сама она, как и всегда, следовала сзади. К этому уже привыкли. Сола тоже привыкла видеть непроницаемые лица и лицемерные улыбки. Привыкла выслушивать завуалированные доносы друг на друга и спрятанное под показное благочестие злословие. Хотя эскотская бланкиссима, похоже, искренне верует, да и настоятельница Лорийской обители тоже.

А вот в Тагэре нет никого из сестер. После того как Аквилину, пойманную с поличным за составлением письма о количестве воинов и состоянии укреплений замка, с позором выдворили, герцогиня отказалась принять у себя новую наперсницу, и Архипастырь с этим смирился. Видимо, с подачи кардинала Евгения, ведущего с Дианой войну не на жизнь, а на смерть. Старый эрастианец на пути орденов прямо стеной стоит, пока он жив, Арция останется государством светским, а циалианки и антонианцы будут не более чем смиренными слугами божьими, но никак ни светскими владыками.

Соле нравился Евгений, которого она видела во время не столь уж давней поездки в Мунт. Сухонький, желчный, седой, он буквально лучился энергией и, несмотря на донимавший его, особенно зимой, кашель, давал фору многим сорокалетним. С ней, может быть потому, что она не думала о возвышении ордена, у старика сложились добрые отношения. С Агриппиной он тоже частенько говорил, а вот Генриетту и Диану откровенно ненавидел. Увы, Фей-Вэйю глава арцийской Церкви не жалует, Сола была бы рада видеть его почаще. Хотя вряд ли ей пришлось бы общаться со стариком. Ее наверняка опять заставили бы водить на поводке растолстевшую Виргинию.

Теперь было самое трудное. Трапеза. Довольно равнодушная ко всему, при виде и запахе еды Ее Иносенсия преображалась. Соле приходилось тратить немало усилий, чтобы гости не увидели, как Предстоятельница, чавкая, пожирает изысканные блюда. Нет, обошлось! Похоже, есть Предстоятельница не хотела, наверное, Агриппина загодя накормила ее до отвала. Соле даже пришлось принудить Виргинию пригубить рубинового вина и отломить и изящно отправить в рот кусочек рогалика.

После трапезы следовал большой прием. Предстоятельница грузно опустилась в кресло. Сола стала сзади. Теперь несколько ор можно будет отдохнуть. Сытая Виргиния обычно спокойно сидела в кресле, глядя прямо перед собой. Нужно было лишь не позволить ей уснуть. Хуже было с собственными ногами, но Соланж уже давно с разрешения бланкиссимы использовала магию для снятия усталости. Другое дело, что исцелить себя самое считалось невозможным, у нее же это выходило легче легкого.

Соланж стояла, пытаясь понять, что же рассказывает мирийская бланкиссима о правящем доме этого островного государства. Кажется, герцогиня дала обет посвятить дочь Церкви. Сола помнила, как бланкиссима что-то говорила о крови Кэрна, но это ее не очень интересовало. Жаркая Мирия далеко за Жасминным проливом, ей не увидеть. Зато во дворе что-то происходило. Кажется, кто-то приехал. Но кто, вроде бы все в сборе?

Сола со своего возвышения видела, как Агриппина торопливо вышла, может быть, барон Обен опять прислал сестре гонца. Хотя от него вроде бы уже приезжали прошлой ночью. Матушка говорила, что в Мунте тревожно, как бы не начались беспорядки…

Странное, ни на что не похожее ощущение чуть не свалило Солу с ног. Иногда человек, облитый водой, не сразу понимает, горячая ли она или очень холодная, так и она застыла, пронзенная острой болью, которая почти сразу же отпустила. Осталось только непонимание происходящего, словно бы она видела со стороны и зал, заполненный сестрами и стоящими у стен рыцарями, держащими свои шлемы с белым плюмажем на согнутых руках, и высокое белое кресло, в котором сидела очень полная и очень красивая женщина в белом с распущенными волосами, увенчанными сияющими Рубинами. Видела она и другую женщину, тоненькую, в белом покрывале, стоящую за креслом. Потом в глаза Солы словно бы бросился сноп ярких, как от шутовского хаонгского огня, искр, и все встало на свои места. Она стояла за креслом Предстоятельницы, но больше не чувствовала ее. Мирийская бланкиссима, широкая и плоская, с маленькими рыбьими глазками и рыбьим же ртом, уже сказала все, что хотела, и ждала вопросов. Сола попробовала ответить, но словно бы наткнулась на холодную, упругую стену, отшвырнувшую ее назад.

Это было ужасно неприятно, к тому же сразу же затылок сдавила тяжелая, ноющая боль. Сола сцепила зубы и снова потянулась к Виргинии. То же самое! Почему у нее не получается, ведь это не первый раз? И тут в нависшей тишине раздался показавшийся очень громким голос Генриетты:

– Ее Иносенсии плохо!

Сола бросилась вперед и успела первой коснуться теплой безвольной руки. Виргиния была мертва. Вернее, мертвым было ее тело, потому что сама Ее Иносенсия прекратила бренное существование много лет назад. Сола испуганно отступила и безвольно опустила руки, когда сестры высшей степени посвящения заняли положенные им испокон века места вокруг мертвой Предстоятельницы.

Вернулась Агриппина, и Солу поразило ее расстроенное лицо. Наверное, ей уже сказали, хотя она не видела, чтоб кто-то успел покинуть зал Оленя. Матушка сразу же прошла к креслу, ее появление приняли с облегчением. Еще бы, именно ей придется заниматься бренным телом мертвой Предстоятельницы, пока остальные будут делить Рубины. Однако, отдав появившимся словно из ниоткуда сестрам Цецилии и Леокадии распоряжения, бланкиссима Агриппина отошла от этикета. Подняв короткопалую пухлую ладонь, она призвала к тишине, и все замолчали. Агриппину ценили, а столь вопиющее нарушение ритуала могло быть связано лишь с чем-то весьма значительным.

– Возлюбленные сестры, – грудной голос бланкиссимы был, пожалуй, единственной красотой этой женщины, – мы понесли тяжелую утрату. Никогда еще не случалось, чтобы Ее Иносенсия отходила в дни именин святой равноапостольной Циалы при всех нас. Видимо, Виргиния, как никто, была любезна нашей небесной покровительнице. Теперь по уставу ордена мы должны назвать имя ее преемницы[107], благо святой было угодно в этот день собрать нас всех в Фей-Вэйе. Но сначала, как мне кажется, вам следует узнать новости, которые касаются всех и, соответственно, ордена. Спасать заблудшие души нам приходится на земле, а на земле идет война.