Он придет - Джонатан Келлерман

– Ваша связь с Маккафри, – резко сказал я.

– Связь?.. О, ничего серьезней, чем просто жизнь и смерть.

Тоул рассмеялся. Я впервые услышал его смех – и, как я надеялся, в последний. Это была пустая диссонансная нота, вопиющая музыкальная ошибка, взвизгнувшая посреди стройной величавой симфонии.

– Я жил с Лайлой и Уилли-младшим в Джедсоне, на третьем этаже общежития. Стюарт с Эдди делили на двоих комнату на первом. Как женатому студенту, мне предоставили большую площадь – настоящую миленькую квартирку. Две спальни, ванная, гостиная, небольшая кухня. Но ни библиотеки, ни кабинета, так что я занимался за кухонным столом. Лайла превратила ее в жизнерадостное место – салфеточки, украшения, занавесочки, всякие женские штучки. Уилли-младшему совсем недавно исполнилось два годика, как я помню. Это был мой выпускной курс. У меня возникли проблемы с некоторыми предметами, необходимыми для поступления на медицинский, – физикой, органической химией… Я никогда не был вундеркиндом. Однако если я за что-то берусь и ни на что не отвлекаюсь, то могу отлично справиться с чем угодно. Мне отчаянно хотелось поступить на медицинский благодаря собственным заслугам. Мой отец – а до него его отец – были врачами, блестящими студентами. У меня за спиной шутили, что я унаследовал мозги своей матери, равно как и ее внешность, – они думали, что я не слышу, но я-то все слышал. Мне так хотелось показать им, что я могу преуспеть благодаря собственным силам, а не потому, что я сын Адольфа Тоула.

В вечер перед тем, как это случилось, Уилли-младший плохо себя чувствовал, не мог заснуть. Визжал и орал, Лайла жутко устала. Я не обращал внимания на ее просьбы помочь, с головой уйдя в учебу, стараясь закрыться от всего остального. Мне надо было улучшить оценки. Обязательно. Чем больше я волновался, тем трудней мне было на чем-то сосредоточиться. Я пытался справиться с этим, включив некое подобие туннельного зрения.

Лайла всегда была со мной терпелива, но в тот вечер она совсем разбушевалась, перестала владеть собой. Я поднял взгляд и увидел, как она ко мне подходит, ее руки – у нее были тонкие руки, она вообще была изящной женщиной – сжаты в кулаки, рот открыт – полагаю, она что-то орала, глаза полны ненависти. Она казалась мне хищной птицей, которая сейчас метнется на меня и начнет клевать до кости. Я оттолкнул ее. Она упала, ударилась головой об угол бюро – жуткой уродины, антиквариата, который отдала нам ее мать, – и осталась лежать, просто осталась лежать.

Я и теперь вижу все так ясно, как будто бы это случилось вчера. Лайла лежит там недвижимая. Я поднимаюсь со стула, будто во сне, все вокруг шатается, в голове полная путаница. Маленький силуэт приближается ко мне справа, словно мышь, словно крыса. Я пинком отшвыриваю его прочь. Но это не крыса – нет, нет. Это Уилли-младший, который опять лезет ко мне, с плачем зовет мать, бьет меня. Лишь мутно сознавая его присутствие, я опять ударом отбрасываю его, попав в висок. Слишком сильно. Он падает и остается тихо лежать. Не двигается. Сбоку на лице – огромный кровоподтек… Моя жена, мой ребенок погибли от моей руки. Я начинаю искать бритву, хочу порезать запястья, покончить со всем этим…

Потом у меня за спиной – голос Гаса. Он стоит в дверном проеме, огромный, тучный, потный, в рабочей одежде, с метелкой в руках. Дворник, прибирался в общежитии вечером. Я чувствую его запах – нашатырь, пот, моющие жидкости. Он услышал шум и пришел проверить. Смотрит на меня долгим тяжелым взглядом, потом на тела. Становится рядом с ними на колени, щупает пульс. «Они мертвы», – говорит мне ровным голосом. На секунду мне кажется, что он улыбнулся, и я готовлюсь прыгнуть на него, совершить третье убийство. Потом улыбка сменяется хмуростью. Он думает. «Сядь», – командует он мне. Я не привык, чтобы мной помыкали или осмеливались помыкать люди его класса, но я ослаб, и меня подташнивает от горя, колени подкашиваются, перед глазами все кружится. Я отворачиваюсь от Лайлы с Уилли, сажусь и закрываю лицо руками. Начинаю плакать. Все больше теряю связь с действительностью… Подступает приступ. Все начинает причинять боль. У меня нет таблеток – не так, как годы спустя, когда я стал врачом. Я всего лишь студент, беспомощный, страдающий.

Гас куда-то звонит. Через несколько минут в комнате появляются Стюарт с Эдди, будто персонажи какой-то ужасной пьесы… Все трое переговариваются между собой, поглядывая на меня, неслышно бормоча. Стюарт подходит ко мне первым. Кладет мне руку на плечо. «Мы знаем, что это просто несчастный случай, Уилл, – говорит он. – Мы знаем, что ты не виноват». Я начинаю с ним спорить, но слова застревают у меня в горле… Я мотаю головой. Стюарт успокаивает меня, говорит, что все будет хорошо. Что они обо всем позаботятся. Возвращается к Гасу и Эдди.

Они заворачивают тела в одеяла, велят мне не выходить из комнаты. В самый последний момент решают, что Стюарт должен остаться со мной. Гас с Эдди уносят тела. Стюарт протягивает мне кофе. Я плачу. Плачу так сильно, что в конце концов засыпаю. Позже в тот же вечер они возвращаются и излагают мне историю, которую я должен рассказать полиции. Репетируют ее со мной – такие заботливые друзья. У меня отлично получается. Они говорят мне это. При этом я чувствую некоторое облегчение. По крайней мере, я хоть в чем-то хорош. Хотя бы в актерской игре. Это ведь тоже нужно врачу, чтобы достичь взаимопонимания с пациентом. Дайте зрителям то, что они хотят… Моими первыми зрителями стали полицейские. Потом офицер береговой охраны – друг семьи. Они нашли машину Лайлы. Ее тело все размякло и раздулось, мне необязательно опознавать его, если такое суровое испытание мне не под силу. Обрывки одежды Уилли-младшего нашли в ее стиснутых руках. А его тело унесло. Прилив, объясняет офицер. Они продолжат поиски… Я потрясен и готовлюсь к следующему акту спектакля – соболезнующим знакомым, прессе…

Прилив, подумал я, береговая охрана. Что-то тут…

– Через несколько месяцев меня приняли на медицинский факультет, – продолжал Тоул. – Я переехал в Лос-Анджелес. Стюарт поехал со мной, хотя мы оба знали, что ему никогда не получить диплом. Эдди поступил на юрфак, тоже в Лос-Анджелесе. Главы Государства объединились вновь – так они нас там называли. Три Главы Государства.

У нас начиналась новая жизнь, и ни разу никто не упомянул об услуге, которую они мне оказали. Однако они стали куда более открыты, чем когда-либо, насчет своих сексуальных предпочтений – оставляли отвратительные фотографии там, где я мог их видеть, не беспокоясь чего-либо прятать или скрывать. Они знали, что у меня все равно не хватит духу хоть что-нибудь сказать, даже если я вдруг найду десятилетнего ребенка в своей собственной постели. Теперь нас крепко связала дурная взаимная зависимость друг от друга.

Гас исчез. И вот годы спустя, когда я уже стал врачом, когда я на своем пути к известности и все расхваливают мои чуткость и такт, он появляется у меня в офисе после того, как все пациенты разошлись по домам. Еще больше разжиревший, отлично одетый, уже не дворник. Теперь, шутит Гас, он божий человек. Показывает мне полученный заочно диплом по богословию. Говорит, что пришел просить меня о кое-каких услугах. Получить по старым векселям, как он это сформулировал. Я заплатил ему в тот вечер – и с тех пор продолжал платить в той или иной форме.