Новый век начался с понедельника - Александр Омельянюк

– «Ну-ка, открой!».

– «Ты всё хамишь?!» – улыбчиво и невозмутимо ответил тот.

Иван Гаврилович всегда ревновал Платона и к Надежде Сергеевне.

Как только Платон начинал что-то рассказывать ей, или докладывать по работе, Гудин сразу влезал в разговор с какой-нибудь глупостью, совершенно не вникая в суть происходившего разговора, или вообще переводил их разговор на другую тему, чему, кстати, потворствовала и сама Надежда Сергеевна.

Для обучения неучей Платон позже стал применять хитрую тактику.

Как только Гудин входил в комнату, или открывал рот, находясь в ней, пытаясь перебить Платона, тот сразу давал ему слово, копируя Сталина:

– «А что скажет товарищ Гудын?!».

У Ивана Гавриловича было очень больное чувство собственного достоинства. И оно сразу терялось, когда можно было воспользоваться объедками с «царского стола».

Жадность и возможность даже мелкой наживы, халявы, сразу охватывала всего Гудина, затмевая не только его единственный глаз, но и его хилое чувство собственного достоинства и остатки его хрупкой совести.

Гудин давно был не чист на руку. Практически всю жизнь. И это проявилось и в их коллективе, причём ещё задолго до появления Платона.

Иногда Гудин подворовывал из коробок банки, подставляя тем Марфу или Платона.

– «Воруешь?!» – как-то раз, совершенно без задней мысли, в шутку спросил он, копошащегося в коробках, Гаврилыча.

Так Платон вызвал у того такую бурную защитную истерику, как будто этим риторическим вопросом попал ему не в бровь, а в его единственный глаз. Иван Гаврилович всегда стремился урвать себе лишних денег даже по мелочам.

– «Курочка клюёт по зёрнышку!» – любил говаривать он в таких случаях.

– «Хороши зёрнышки!?» – удивлялась Марфа.

– «Каков же клюв у этой курочки, если такую банку враз склевала?!» – в тон ей вторил Платон.

– «А Гавриле всё неймётся!» – подвела итог Марфа.

Обидевшись, дед на побегушках ушёл к Ноне на посиделки. Той, вскоре, видимо в очередной раз надоел этот пустобрёх, и она решила поиметь с паршивой овцы хоть шерсти клок. Взяв с собой текст для отправки по факсу, она вывела под руку гостя за дверь своего кабинета и продефилировала с ним до офиса ООО «Де-ка», делая вид, что продолжает слушать его бредни.

Показывая Гудину на факс, Нона, видимо находясь ещё под впечатлением от его визита, неожиданно попросила:

– «Отправь мне фак!».

Тот, засмеявшись на невольно удачную оговорку комендантши, попытался изящно отмазаться, но перемудрил:

– «Ой,… Мне это, как… кинжал под… яйца!».

Имея, как пенсионер-инвалид, бесплатный проезд на городском транспорте, Иван Гаврилович поначалу всё равно мелочился и всегда брал деньги у Надежды Сергеевны на проезд по работе.

Когда же и Платон заимел такую возможность и перестал брать проездные, закрылась кормушка и для курочки Гудина, из-за чего он ещё больше возненавидел Платона. Гудин разозлился на него, как на причину потери им, хоть и мелкого, но зато дополнительного заработка.

Тогда изобретательный хапуга решил брать деньги за проезд на маршрутном такси, якобы с целью сокращения времени ожидания общественного транспорта.

Крохоборство Гудина не знало пределов.

Он никогда не пользовался своим мобильным телефоном по работе.

Более того, он никому, и никогда не давал звонить со своего телефона, даже в экстренных случаях.

Платон в такие моменты не стеснялся наедине делать Ивану Гавриловичу замечание, что мол, делаем общее дело, иногда нужна срочность, и не стоит из-за этого мелочиться. К тому же Надежда всегда компенсирует расходы и издержки, особенно случившиеся для убыстрения работы и её качества.

– «Вань! Ты, наверно, в своё время был даже членом партии? Строил коммунизм и ускорял прогресс всего Человечества?! А сейчас мелочишься! Пора тебе расти над самим собой!».

Гудин, обидевшись на Платона, почти взвизгнул:

– «Ты ещё не дорос до меня!».

– «А я и не собираюсь книзу расти и идти в прошлое! Расти надо вверх, а идти вперёд!» – философски заметил Платон.

– «Гибче надо быть в жизни! Гибче!» – высокомерно поучал Гудин своего младшего и слишком правильного, принципиально-наивного коллегу, неосторожно тут же объявившего о своей идейной принадлежности к коммунистам.

– «Да я тоже был членом!» – вызывающе-возмущённо опоздал Гудин.

– «Так это даже сейчас видно, что ты член! КПСС потому, наверно, и развалилась, что держалась на таких, как ты, слишком гибких членах!» – поставил победную точку Платон.

– «Ну, я пойду, покурю!» – попытался было сохранить мину приличия Иван Гаврилович, и тем самым смазать эффект от слов Платона.

– «А то я ещё не ел!» – попытался удержать его на морально-ироничной дистанции Платон.

Но оппонент быстро засеменил к выходу, разминая на ходу сигарету.

Культура Ивана Гавриловича Гудина всегда заканчивалась там, где она вступала в противоречие с его интересами.

– «А почему у тебя кончик галстука жёлтый?!» – начал, было, он хитрую комбинацию по отношению к Платону.

– «А это он, наверно, когда садится обедать, то окунает его в суп!» – попыталась объяснить глупцу догадливая Марфа Ивановна.

– «Да, нет! Это он когда ссыт, то струёй по нему попадает! Видишь, какой конец длинный?!» – продолжил пересмешник.

– «Чего?!».

– «Галстука, конечно!».

Не смотря на все его многочисленные и изощрённые ухищрения, Гудин всё же всегда оставался мещанином во дворянстве.

Один только беглый набор его литературных перлов легко доказывал это:

– «Персона нон гранта, или нон гранда; Неправильный ракрус; Попал, как кур во щи; Бабуины (Бедуины); Она сердобольна́я; Улица Клары Цеткиной; На Даун-стрит; Пешкодралом; Тихий Дом; Елисеевский дворец!».

А его цинично-философские сентенции просто убивали:

– «П… а тоже денег стоит!».

– «Спасибо в карман не положишь!».

– «Крахмалом семью не накормишь!».

– «Падать, так с коня!».

А в качестве сексуального совета своим сослуживцам, особенно самому молодому, он любил повторять:

– «У врачей есть такое выражение: Закон Моргана – упражнение органа!».

– «Это круто!» – иронично согласился Алексей.

– «Нет! Это всмятку!» – саркастически возразил Платон.