Новый век начался с понедельника - Александр Омельянюк

Другой раз Платон, за прилюдно данный совет упражнять свои органы, отплатил старцу сторицей.

Когда Ивана Гавриловича, зашедшего в ближайший туалет, попросили перезвонить жене Галине на работу, Платон лихо обыграл эту ситуацию:

– «Ты где?» – громко спросил он в нужном направлении пространства:

– «В туалете!».

– «Как кончишь, позвони!».

Надеясь, что дни Гудина в их коллективе не вечны, мудрая Марфа Ивановна как-то прошептала вслед уходящему и как всегда что-то горланящему Ивану Гавриловичу:

– «Шизди, шизди, Красная шапочка, серый волк уже близко!».

Так и мотался Иван Гаврилович в течение рабочего дня из комнаты в комнату, непременно перебивая говорящих, встревая в чужие разговоры, стремясь льстиво поддакнуть Надежде, Инне и Алексею, пытаясь уколоть и тем унизить Марфу и Платона, одновременно избежав их едких ответов, а при случае и утащить что-нибудь.

Он носил в себе и передавал всем, кто его слушал, различные сплетни и слухи, устраивая иногда мелкие склоки.

По всему было видно, что он старается быть на виду, в центре внимания и событий, быть в курсе всего и вся. Этим он как бы вселял в подсознание сотрудников мысль о своей нужности, важности и даже незаменимости.

Иван Гаврилович Гудин как-то незаметно стал составной, и даже в чём-то незаменимой, частью интерьера офиса ООО «Де-ка».

И действительно, со временем, когда он долго отсутствовал на работе по своим курьерским обязанностям, складывалось ощущение нехватки чего-то навязчиво-шумного и липуче-назойливого.

Всегда острая на язык Инна Иосифовна даже не преминула как-то раз прокомментировать такую ситуацию:

– «Как же мы теперь без Гавнилыча… Кого травить будем?!».

Гудин являлся ложкой дёгтя в бочке мёда их коллектива. Хотя Платон считал, что не ложкой, а целым черпаком, половником.

Когда гадости Гудина достигли критической массы, Платон аккумулировал их в крик души:

Иван Гаврилович Гудин всегда и везде хотел быть первым, хотя чаще всего и необоснованно.

Это, в итоге, и погубило его, как незаурядную личность.

Он променял весь свой потенциал, весь свой интеллект, все свои знания и амбиции на пустую трату драгоценного для всех людей времени, на ненужные псевдо соревнования по поводу, в общем-то, всякой ерунды.

Его противный характер неизменно портил личностные отношения с коллегами и окружающими.

И, если бы не всеобщая российская терпимость к ближнему, помноженная на традиционное советское воспитание в духе: «Человек человеку друг, товарищ и брат!», он вполне мог бы считаться изгоем общества.

Из-за чего его вполне можно было бы назвать, и не только за глаза, но и в глаза, не Гудин, а Гадин.

И это в полной мере проявилось и в последующий период.

Зима 2005 – 2006 года выдалась необыкновенно лыжной: длинной и снежной. Встав на лыжи ещё в декабре, Платон впервые в жизни завершил сезон аж под 1-ое апреля! И то, он не вышел на лыжню в день смеха лишь по «этическим» соображениям.

В течение трёх с половиной месяцев, вдоволь накатавшись, а то и просто набегавшись, Платон несколько расслабился. А тут ещё и весна нагрянула с её метаморфозами: слякотью, сыростью, промозглостью, лужами и мокрыми ногами, ощутимо ударив Платона по его костям, жилам, мышцам и суставам. Началось обострение.

Особенно боли стали ощущаться во время длительного покоя, ночью, пробуждая поэта, и побуждая его к невольному творчеству:

Получив некоторое удовлетворение от написанного и долгожданное, облегчающее удовольствие от руками размятого, автор, наконец, заснул.

Только через полтора – два с половиной часа после пробуждения Платон входил в свою обычную форму, позволявшую ему работать фактически без ограничений. За это время он успевал дома собраться: умыться, побриться, сделать зарядку, позавтракать и принять лекарства, одеться; и на метро и трамвае, а то и вместо него сразу пешком, добраться до своего офиса ООО «Де-ка» в Большом Николоворобинском переулке.

За исключением сердобольной и понимающей Надежды Сергеевны, да пожалуй, и много повидавших на своём веку, мудрых старичков Марфы Ивановны и Ивана Гавриловича, остальные двое не очень-то понимали трудности Платона. Он никогда не скулил, никогда не отказывался ни от какой работы, в отличие, например, от Гудина, ссылавшегося то на отсутствие данной обязанности, квалификации и умения, то на здоровье и самочувствие, а то и просто на нежелание.