Словацкая новелла - Петер Балга

все эти мои старания… просто… Не то, значит, следовало бы…

— Как же это тебя понять? — загудел Яно. — Ты что, пепел, что ли, на голову себе собираешься сыпать?

— А еще говоришь, что не пастырь, — обронил Феро язвительную фразу. Но язвительность была только для виду, и лучше всех это почувствовал сам Матей.

— А ну-ка, кто перескочит через этот куст, — закричал Густо своим чуть пронзительным голоском; в эту минуту казалось, он сам преисполнился уважения к себе за то, что его осенила такая счастливая идея. Как ни в чем не бывало он помчался к густому, словно круглый шар, декоративному кусту.

— Этого только не хватало! — прикрикнул на него Яно. — Угодишь ногами — попортишь всю красоту, тут-то мы и попадемся, тут-то и возьмут нас за жабры.

— Внимание! — озорно заорал Йожо и тоже разбежался. Чувствовалось, что ребята стараются вовсю, лишь бы забыть о неприятном разговоре.

— Чего там! — гудел Яно. — Настоящий парень через это на одной сломанной ноге сиганет.

— Ребята, здесь газон. Как бы милиционер не засек, — предостерег Матей.

— Патрон, заткнись и прыгай, если ты не баба, — грубо оборвал его Феро. Но ему все-таки не удавалось скрыть того, что он попросту пытается что-то перекричать в самом себе. И вдруг сам Матей, сунув в рот два пальца, засвистел богатырским посвистом и, разбежавшись, легко, по-мальчишески, как будто собираясь сделать над кустом сальто-мортале, перекувырнулся через куст и проехался по газону, раскинув крестом руки. Остальные падали на него, сбивая друг друга; из общей кучи неслись вопли, свист; всех охватила безудержная мальчишеская радость. Курачка, оставшийся в одиночестве сидеть на лавочке, встал, сложил ладони рупором и заорал, словно в день страшного суда.

— Эй, берегись!

Все вскочили; у Йожо глаза были, как у оторопевшего шалунишки, который вот-вот готов дать деру.

— Где?

Курачка громко рассмеялся.

— Молчи! — прикрикнул на него Матей. — А то еще накликаешь кого-нибудь. — Он взял лавочку и поволок ее на место. И как только ему удалось поднять ее! Неприметный вроде мужичонка, а сколько силы!

Яно пригладил свои густые каштановые вихры.

— Только уговор, братцы, шляться можете сколько угодно, а завтра на работе как штык. Теперь нам осрамиться нельзя, теперь уж хвост держи трубой!

— А мой последний поезд — тю-тю! Теперь жди до трех, разрази вас гром! — опомнился Феро.

— У меня автобусы тоже уже не ходят, — отозвался Густо.

— Э, да что там, тепло, можно и на лавочках переспать.

— Если кто не прочь, могу одного с собой прихватить, — предложил Матей. — Правда, на автобус теперь рассчитывать нечего, но через час мы так или иначе дома будем.

— Да и меня, пожалуй, старуха не вышвырнет, если я приведу кого-нибудь, — присоединился к нему Яно.

— Привет! — рассмеялся Йожо. — Ничего себе, приглашение.

— Погоди, трепач, — рассердился Яно, — вот получишь квартиру, тогда посмотрим. Семейное счастье так разрастется, так опутает, что твой барвинок. Скажем, места у тебя в трех комнатах хватает. Да только ее все из себя выводит — и бригада, и то, и се, а пуще всего эти «гулянки».

Мне показалось, что речь Яно все как-то пропустили мимо ушей. Матей ткнул Йожо пальцем.

— А ты, красавчик, где ночевать собираешься?

— Обо мне не беспокойся, — засмеялся Йожо, — не пропаду.

— Эх, ребята вы мои, ребята! — вздохнул Матей. — Работать вы вроде мало-мальски научились, ничего не скажешь. Глядишь, и по-социалистически вкалывать начнете. А вот жить, жить… черта лысого!..

— А это что, так при социализме бранятся? — съехидничал Йожо.

— Ты бы помолчал, красавчик, смотрю вот я на тебя и вижу, живешь ты вроде как человекоподобное; я бы и рад помочь тебе человеком стать, а ты ни в какую, тебе этот обезьяний запах по душе. — Матей помолчал немного и добавил: — А ежели бы ты, в конце концов, и сам того захотел, все равно ничего бы не вышло. Ничему бы я тебя не научил. Ну чему я, твой пастырь, могу тебя научить, ежели я и сам понятия не имею, как все должно быть?..

Матей невольно вернулся к теме, которой мы коснулись вчера вечером, сидя за столом. Видно, мучила его загадка — ну и что, что из всего этого получится, ежели человек, к примеру, привыкнет даже книжки читать. Прочитает, скажем, и на дискуссию пойдет, если подвернется такая, встанет и мнение даже свое перед всеми вслух выскажет — вот тебе и все, культурное мероприятие проведено. А потом вдруг, глядишь, с женой ссору затеет, разругается в дым. И все по глупости. Иль сынишку отлупит. А ведь можно было бы и по-другому… Оно, конечно, парнишка выдюжит. Да случаются вещи и похуже.

Скажем, сидишь ты на собрании, и выходит тут начальник цеха, и несет одни чистые глупости. Или же… в общем неверно все излагает, а может, даже и несправедливо говорит. И ты знаешь, что не прав этот мужик, а вместо того, чтоб подняться да свое противопоставить, сидишь себе и сидишь, в голове такая муть, а язык за зубами держишь. Говорить? Не говорить? Стоит? Не стоит? Может, мужик этот обозлится, и наживешь ты себе врага — начальника. С полчаса пройдет, пока решишься рот открыть, а то и вовсе не откроешь.

Видно, гложет это Матея, раз он все к одному и тому же возвращается.

Конечно, работать по-настоящему люди научатся. И в театры ходить, и книжки читать, и ножом с вилкой орудовать привыкнут. Только это все еще не значит «жить по-социалистически».

Занятный человек Матей, это факт. «Колоссальный парень», как сказали бы теперь в Братиславе на самом современном жаргоне. И вправду «колоссальный», хотя ничего в нем колоссального нет. Лицо узкое, живые глазки, в них нет-нет да и промелькнет выражение, какое встречаешь у людей, прошедших огонь, воду и медные трубы. На первый взгляд он производит даже неприятное впечатление. С таким пуд соли съешь, прежде чем разгадаешь его характер: доброта и мужество его обострены и собственными жизненными передрягами, и опытом предшествующего поколения — всю жизнь трудившихся отцов и матерей. Его мудрость и чуть горька, и насмешлива, и сердечна, и по-молодому задорна.

— Пошли, бригада, бай-бай! — свистнул Матей, давая знак расходиться.

Яно и Густо потопали вниз, на остановку четырнадцатого, а Пишта и Феро направились к мосту через Дунай. Йожо с минуту мялся на месте, как человек, раздираемый сомнениями, а затем зашагал к ближайшей улочке.

— Не запутайся в какой-нибудь юбке! — крикнул вслед парню Феро, и в ответ ему с трех сторон грянул смех.

Я попрощалась с Курачкой.

— Вот вы теперь их всех видели, наших хлопцев, — сказал он. — Мировые ребята, а?

— А вы? — ответила я вопросом