Русалка и миссис Хэнкок - Имоджен Гермес Гауэр

– Только не на белье! – вскрикивает Сьюки. – Такое пятно нипочем не вывести. Лучше уж о фартук вытереть.

Анжелика слизывает кровь с пальца и смотрит, как капля набухает снова.

– Они сюда явятся просто поглазеть, – говорит она. – Я для них что-то вроде балаганного уродца.

– Вы жена достойного человека и хозяйка этого дома, ничем не хуже остальных.

– Они придут из одного лишь любопытства. Не желаю их принимать.

– Я уже пригласила, – говорит Сьюки. – На чай. Завтра. Только дам, разумеется. Так надо, знаете ли, так правильно.

– Фу! Дамы – хуже всего. Хуже дам только их мужья.

– Ну-ну, прекратите. – Сьюки подавляет раздражение. – Не забывайте, вы теперь миссис Хэнкок. Когда соседские дамы с нами познакомятся, нас сразу станут приглашать в другие дома. Вам же хочется вернуться в общество.

– Не в их общество.

Чтобы исправить капризное настроение тети и в очередной раз напомнить ей о нынешнем ее весомом положении, Сьюки едва ли не силком тащит Анжелику через хозяйственные помещения ее нового роскошного дома – маслодельню, пивоварню, прачечную – и выводит в сад, где кузнечики неумолчно стрекочут в траве и прыгают врассыпную при приближении женщин. Две служанки, нанятые в деревне Блэкхит, следуют за ними, обвешанные корзинками и холщовыми сумками, – они вдвоем несут приставную лесенку и слегка пошатываются, высоко вскидывая ноги в грубых башмаках на деревянной подошве. Узловатые руки яблонь широко простерты над землей и сочно шелестят густо-зеленой прохладной листвой. Остановившись, Сьюки притягивает вниз ветку и внимательно разглядывает бледные плоды на ней, самый крупный из которых размером не более куриного яйца.

– Вот, видите? – Она смахивает с закрученного листочка божью коровку.

– Какое мне дело до этого? – ворчит Анжелика. – Я теперь, слава богу, знатная дама.

– Давно ли вы ею заделались? – Сьюки отпускает ветку, и та стремительно взмывает ввысь, приводя в колебание своих соседок.

– Никто из состоятельных особ, каковыми мы стали, не ухаживает сам за своим садом.

– А вот и нет, именно это и есть наша прямая обязанность. Или вы воображали, что сможете предаваться праздности, раз вас взяли на полное содержание? Ваша работа еще только-только началась.

– Я бы предпочла остаться там, где была прежде, – бормочет Анжелика, натягивая пониже соломенную шляпку.

Крапинки солнечного света, пробивающегося сквозь частое плетение, испещряют ее лицо. Она прикрывает глаза ладонью.

Они идут дальше, к первому из сливовых деревьев, чьи благоуханные ветви клонятся к земле под тяжестью плодов.

– У нас уже полно слив, – говорит Анжелика. – Меня тошнит от одного их вида.

– Ну и тошните себе на здоровье. Они только сейчас полностью созрели, и нам нужно заготовить как можно больше на зиму. – Служанки прислоняют лесенку к стволу. – Пособите нам? Карабкаться наверх вам не совсем обязательно, моя дорогая, просто срывайте те, до которых сумеете дотянуться.

Анжелика не отвечает. Она обращает лицо в сторону Гринвича, но низина под ними все еще залита утренним туманом, и ни шпиля церкви Святого Элфиджа, ни куполов военно-морского госпиталя, ни даже какой-нибудь одинокой высокой мачты сквозь дымчатую пелену толком не разглядеть. Река с позолоченными барками и быстрыми парусными суденышками совсем не видна, и Анжелика стоит одна-одинешенька на склоне холма.

– Ну же. – Сьюки берет ее за руку; девочке не хочется, чтобы служанки видели ее тетю в таком подавленном состоянии: деревенские девушки жестоки и беспощадны в своей наблюдательности. – Если не хотите срывать, просто собирайте с земли паданцы. Это совсем не сложно.

– Разве здесь, снаружи, не еще хуже, чем в доме? – спрашивает Анжелика, захлестнутая новой, мощной волной печали.

Она шумно выдыхает, словно пытаясь исторгнуть из себя всю тяжесть, лежащую на сердце. По склону холма взлетает очередной порыв ветра, и Анжелика опять глубоко, с усилием вздыхает, ибо ее душит горе.

Сьюки трясет головой. Служанки особой веселости не обнаруживают, но, с другой стороны, тетя оказывает на всех самое гнетущее действие. Трудно сохранить радостное расположение духа в присутствии человека, столь решительно отвергающего всякую радость. «Мне требуются все силы, чтобы хотя бы изображать хорошее настроение, – думает девочка. – Она высосет из меня всю радость, я не могу больше с ней бороться. Неужели так будет всегда?» Вслух, однако, она не произносит ни слова.

Часть слив под ногами уже полопалась и раскисла, в воздухе висит густой пьяный запах.

– Фу! – морщится Анжелика. – Они гнилые.

– Не все. – Если Сьюки и раздосадована, то ничем своих чувств не выдает. – Видите? Вот эти – хорошие. – Она легонько толкает одну сливу носком башмачка, и плод катится, показывая мягкие налитые бока, совершенно целые; опалово-зеленые мухи взлетают с сердитым жужжанием. – Нужно все собрать, пока остальные не испортились.

Но Анжелика не поддается на уговоры.

– Бессмысленное занятие. Все гниет.

– Тогда, может, пойдете в малинник? Посмотрите, созрели ли ягоды? – упорствует Сьюки, которая всей душой радовалась бы процветанию своего клочка земли, будь ей позволено.

Выйти поутру в сад, наполненный птичьим щебетом и запахом влажной земли, чтобы проверить, какими тайными делами занимались растения ночью… Она чувствует себя малым ребенком, вдруг попавшим в волшебную страну. Однако девочка знает, что обычно Анжелика становится покладистее, если возбудить в ней аппетит, а потому поспешно добавляет:

– Возможно, там уже наберется достаточно, чтобы испечь малиновый пирог. Или гарнировать превосходную утку, коли кухарка возьмется ее пожарить.

– Чем больше ты стараешься угодить мне, тем хуже у тебя получается, – говорит Анжелика.

Она направляется обратно к дому; в воздухе над ней сплетаются трели черного дрозда. Служанки прыскают от смеха и проворно взбираются на дерево, производя шумный шелест в ветвях. Они срывают сливы одну за другой и осторожно, как яйца, складывают в свои корзинки, сквозь листву наблюдая за происходящим внизу.

– У нее небольшие странности, – поясняет Сьюки, но девушки не проявляют к ней дружелюбия, лишь выразительно переглядываются между собой.

Страстно мечтая о друге, Сьюки подбирает юбки и следует за Анжеликой по высокой сухой траве.

– Миссис Хэнкок! – укоризненно восклицает она.

– Ах, оставь меня в покое.

– Вы хозяйка этого дома. Почему вы совсем не уделяете ему внимания?

Анжелика, обхватив себя руками, быстро поднимается по ступенькам к французским окнам.

– Ну и чем вы сейчас собираетесь заниматься? – не унимается Сьюки, скидывая с головы шляпку, которая повисает на ленточках у нее между лопатками. – Вернетесь в спальню, чтобы валяться на своей дурацкой кровати со своими дурацкими книжками или проводить время за каким-нибудь равно бесполезным делом? Вы вообще способны видеть хоть что-нибудь, кроме себя? – Девочка входит следом за Анжеликой в холл с блестящим мраморным полом. – Вы получили все, чего хотели, – продолжает она, и ее голос гулко разносится по лестнице. – Мой дядя дал вам все это. Но вы по-прежнему храните секреты от него. И вы по-прежнему несчастливы.