Оборотный город. Трилогия - Андрей Олегович Белянин

— Куда идём-то, хорунжий?

— А, есть одно местечко, — по ходу припомнил я. — Надо к парикмахеру Станиславу заглянуть. Хозяйка сказала, что он мне с трупной внешностью поможет.

— То исть просто мелу маловато будет? Ну смотри, смотри, тебе жить…

Я вопросительно уставился на упырей. Те смущённо переглянулись и пожали плечами:

— Нам-то чё? Пошли, мы тя до Стаськи-маньяка мигом доставим, его домишко недалеко отсель, любит он хаты с краю. Говорят, так утекать удобнее…

Действительно, до кукольного двухэтажного домика с колоннами и балкончиками добрались за какие-то десять минут. Но что удивительно — дом с висящими над входом ножницами при любом взгляде (хоть магическом, хоть простом) оставался всё таким же красивеньким, ухоженным и аккуратным. То есть выделялся в общей разваленной архитектуре города, как расписное пасхальное яичко среди только что выпавших из-под курицы…

Я легко шагнул на порог, поднял руку, чтоб постучаться, и замер в раздумьях. Может, с меня и впрямь одного мела довольно? Может, из-за деликатно отставших упырей, молча кивающих на вывеску и показывающих друг другу за спиной разные неприличные жесты? А может, и само слово «маньяк» мне чем-то не понравилось, не знаю, но за дверью уж раздались шаги…

— Тебя слышно охренеть откуда. — Мне открыл молодой людоед в чёрном балахоне, стройный, плечистый, с красными глазами и выбегающими из уголков рта белейшими клыками, похожими на сапожные иглы. — Вваливай, Хозяйка меня предупреждала. А что твои мальчики застыли?

— Мои мальчики?! — Я обалдело оглянулся назад, никаких детей там не было, только те же упыри. — А-а, Моня и Шлёма, пойдёте?

— Не, не, не, — дружно замахали руками оба. — Нам туда нельзя, мы невинность блюдём…

В каком это они смысле?

Спросить не успел, парень затащил меня внутрь и, проведя чистеньким коридорчиком, усадил на широкое кресло перед большим зеркалом, до горла прикрыв белой простынёй. Так он цирюльник!

А я-то думал, что за гусь такой «парикмахер-визажист», аж от сердца отлегло…

— Подстричь, побрить, намарафетить?

— Мне бы что-то такое… — неуверенно начал я. — …на ходячего мертвеца похожее.

— Не парься, братан, сбацаем. — В его руке мигом блеснула опасная бритва. — Реализм — великая сила!

Понятно, опять двадцать пять… Я молча сорвал простыню, накинул ему на голову и, крепко держа за плечи, хорошо приложил лбом в его же зеркало! Осколки стекла брызнули во все стороны.

Станислав бросил бритву и взвыл дурным голосом:

— Ты чё дерёшься, даун?! Я те только виски хотел подровнять и шею сзади!

Мне чуток стало стыдно, но ненадолго. Все они поначалу так говорят, а я нечистью учёный, никому не доверяю. Значит, и извиняться не буду! Пусть помнит, с кем имеет дело…

— Слушай сюда, визажист, ни стричь, ни брить себя не позволю. Вашему брату колющие да режущие предметы в руки давать нельзя, вы их не по назначению применяете. А вот марафет наведи!

Людоед стянул простыню, уныло пощупал набегающий кровоподтёк на лбу, глянул в разбитое зеркало и пробормотал:

— Теперь семь лет удачи не будет. Хоть опять в другой город сваливай, а я ещё тут не очень наследил…

В последующие полчасика я был оштукатурен так, что боялся бровь изогнуть, чтоб картинку не испортить. Стасик изобразил мне при общей меловой бледности ещё и глубокие тени под глазами, добился эффекта провалившегося носа, впалости щёк, тонких губ, выщипанных бровей и синюшных ногтей. Лично мне было страшно: явись я таким пред грозные дядины очи и назовись Кондратий — его бы этим же словом и хватило!

— Благодарствуем, мастер. — Мне не хотелось выглядеть в глазах Станислава уж полной свиньёй. — Буду рекомендовать твой салон всем знакомым.

— Казакам? Нет уж, на фиг надо. — Он ещё раз потрогал свой синяк.

— Сколько с меня?

— Два раза.

— Чего два раза?

— Раздевайся, ща узнаешь, — маслено ухмыльнулся он, видя, что я без оружия. — Дело сделано, я своё возьму. А вот Хозяйке потом скажи, пусть за новое зеркало проплатит.

— Да я и сам уплачу. — Недолго думая я сунул руку в карман и высыпал людоеду на ладонь всё, что было: две медные монетки, одну серебряную… упс!

Парикмахер взвыл, бросился на пол, забился в судорогах, с трудом встал и кинулся к столу, ножницами отковыривая прилипшее к вспузырившейся коже серебро.

— Надеюсь, хоть не очень больно? — пятясь задом к дверям, искренне посочувствовал я. — Если что не так, прощения просим!

Но поскольку «спасибо, до свидания, приходите ещё» в ответ не дождался, то пожал плечами и вышел на улицу.

Оба упыря изумлённо уставились на меня, как католики на святого Йоргена.

— Слов нет, слюни одне… Хоро-о-ош! — присвистнул Моня.

— Ага, — поддержал Шлёмка. — И видать, за рожу макияжную сполна рассчитался, вона визажист наш до сих пор в доме воет… Чем ты его, хорунжий?

— Да неважно, — перевёл тему я, стараясь ступать помягче, так, чтоб не осыпаться. — Давайте, что ли, к отцу Григорию заглянем. Давно его в профиль не видал…

— Истинно верующий ты человек, Иловайский, — уважительно признали красавцы-парни. — Как покойничком стал, так всё честь по чести — первым делом в храм помолиться, а потом уж и в кабак заглянуть али с наскоку по бабам…

— Куда?! — не поверил я.

— Ну по девкам, — искренне умиляясь моей непроходимой наивности, заботливо пустился объяснять Моня, улыбаясь мне, как столичный житель родственнику из глухой деревни. — У нас недавно банька новая открылась, так вот там ведьмы неприступные в неглиже по шесть штук в ряд камаринскую танцуют. Такие коленца выделывают порой — скелеты кладбищенские и те краснеют от возбуждения. Последние золотые зубы у себя же вытаскивают, лишь бы подвязку для чулок подсмотреть…

— А тебя туда задаром впустят, — невзирая на мои жестикулируемые протесты, поддержал Шлёма. — Ты ить знаменитость у нас. После того что с самой Хозяйкой уделал, теперь все бабы в округе тебя хотят! И отметь, не на стол, а на столе!

Я горько сплюнул себе под ноги, доигрался… Что ж теперь, гордись казак, такая честь, да?! Особенно с учётом того, что я всех представительниц «прекрасного пола» в Оборотном городе вижу без личин. А со своими собственными личиками они, честно говоря, не такие уж и прекрасные.

Вон слева пробежала стайка юных девиц в облегающих сарафанах — на деле это четыре хромые старухи с нечесаными патлами и зверскими оскалами обрюзгших рож. Или вон статная купчиха на углу, в богатом платье, с шалью на плечах, а под личиной — толстая грымза, лысая как луна и кривая на один глаз. И ещё две красавицы-барыньки, в пышных шёлковых юбках, с веерами и высокими причёсками, так приглядись —