Оборотный город. Трилогия - Андрей Олегович Белянин

а там, по сути, вообще два мускулистых мужика-вампира, абсолютно голые и не прикрытые даже фиговыми листочками. Жуть, да и только! Хотя ведьм в панталонах, задирающих ноги в кабацких танцульках, посмотреть было бы интересно. Буду потом дядюшке рассказывать, а он — материться и завидовать…

— Да это никак сам Иловайский? — поправляя очки, уточнил с балкончика пожилой колдун с пропитым до синевы лицом.

— Нет, не он, просто мертвец похожий, — не сговариваясь, сбрехнули Моня и Шлёма.

— А-а, ну тогда хорошо, — успокоился старичок, прикладываясь к бутылке. — А то ить я уже подумал, что придётся опять со своей старухой драться. Традиция.

— Факт! — опомнились упыри, когда мы отошли в сторонку. — Ить договорились же, как хорунжий в городе, так всем драться положено. Чё делать будем?

— Ну я вроде тут призрака изображаю.

— Да с тебя уж осыпалась половина макияжу! Подвёл Стаська-маньяк. Что, коли узнают тя?

— Тогда-а… нет, если все опять в драку кинутся, я Катеньку под монастырь подведу. Давайте-ка бегом к отцу Григорию, он у вас батюшка ушлый, что-нибудь да придумает.

Братцы-кровопийцы почесали сквозь мнимые кудри реально лысые загривки и, указуя мне путь, припустили первыми. Мы довольно бегло прошли пару кварталов, никто особо не приставал и на общение не нарывался. Хотя побелка и сыпалась с меня на каждом шагу, но несанкционированные драки по пути не возникали. Глупые верили, что я призрак, и не обращали внимания, а умные если и подозревали что-то, то всё одно предпочитали закосить под тупых и с обличениями не встревать.

Нечисть, она ведь тоже разная бывает, и эта новомодная традиция «Увидел хорунжего — лучше сам дай себе в рог!» тоже далеко не всех устраивала. А уж я тем более всё острее ощущал себя ненужным камнем, брошенным в их тихое болото, я же казак, меня как ни кинь, всё равно «плюх!» будет и круги во все стороны…

Это я к тому, что по-тихому исполнить Катенькину просьбу не получилось. И она сама в этом виновата. Нет, я, конечно, тоже, но она больше! Мне так кажется…

— Погодь, казачок, дай дух перевести, — запыхавшись, остановили меня упыри, когда мы пересекали главную площадь с тем самым грозным памятником, меж чьих рогов я отсиживал задницу в прошлый раз. — Вона до храма-то рукой подать. Куда спешим как на пожар…

Это верно, высокий белокаменный собор с высокими куполами переливался золотыми и голубыми красками, но на деле был натуральной грудой каменных блоков самой примитивной обработки, без малейшего изящества и хоть какого-то намёка на архитектурность. Внутри тоже царил дух первобытного примитивизма: алтарь с жабой, каменные плиты с наскоро высеченными барельефами наиболее популярных демонов и бодрый грузинский батюшка, окормляющий паству крепкой чачей да пистолетными выстрелами по пьяному делу…

— Иловайский! Иловайски-ий… тсс! — Я не сразу сообразил что милый моему сердцу Катенькин голосок раздаётся прямо из пасти памятника. — Спасибо, что пришёл! Ты так меня выручаешь, просто… просто ва-а-аще… Потусуйся ещё, запись идёт, всё пучком!

— За тебя и душу рад отдать, звёздочка моя светлая, — ответствовал я, грозно зыркнув на упырей, мигом развесивших уши. — Что ж начальник твой? Как прибыл, всем ли доволен?

— Да кто его разберёт, — неуверенно буркнула Хозяйка. — Скользкий тип, всё себе на уме, так и норовит подчинённым тупую предъяву кинуть. Думаешь, вот вроде ровно всё, суёшь зачётку, а он тебе — на, фигу в масле под нос! И сиди как дура, переписывай все конспекты…

— И впрямь зверь, — ничего не поняв, покивал я. Моня и Шлёма поддержали.

— С утра все нервы вымотал, сейчас из душа выйдет, опять приставать начнёт, — вздохнула моя любовь.

— Из душа — это… из баньки, что ли? — нехорошо щёлкнуло у меня в голове.

— Ну да, вроде того.

— Так он, подлец, наелся, напился, в баньке выпарился, да ещё к тебе приставать смеет?!!

— Иловайский, ты чё, офонарел? Я ж не в этом смысле…

— А в каком?! — Перед моим пылающим взором стояла гордая фигура немолодого мужчины без усов и бороды с неприятной ухмылкой на кривящихся губах, выходящего из «душа» в том же полотенце вокруг чресел, в коем некогда выходила и моя Катенька…

— Ты чё орёшь? Ты чего меня позоришь на всю площадь?! Ты вообще… это… не лезь, куда не просят! Он мне всего лишь научный руководитель, а не… Нет, ну ты точно псих!

— Ты сама сказала, что он к тебе пристаёт!

— Он по работе пристаёт, а тебе до этого какое дело?! — уже в полный голос сорвалась Хозяйка. — Не доводи меня! И так из-за тебя вся научная карьера коту под хвост, в лоток с наполнителем…

— Значит, как барин Соболев приехал, так я и неугоден стал? Хорошо же…

— Так её, Иловайский, — хором заорали Моня и Шлёма, однозначно вставая на мою сторону. — Скока можно этим бабам из нас кровь вёдрами пить?!

— А ну цыц оба, испепелю! — Из ноздрей статуи тонкой струйкой потянулся сизый дымок.

— Так мы и не вмешиваемся, — столь же бодро отскочили от меня добры молодцы, бросаясь наутёк. — Нам-то чё, мы мимо проходили, пивка попить. Не серчай, матушка, продолжай с хорунжим собачиться…

— Да я… я же… нет, ну что за детсад в самом деле?! — уже едва не плача, взмолилась Катерина. — Иловайский, ты куда?

Я махнул рукой и, не оборачиваясь, пошёл к храму.

— Эй, эй… а ну стой! Стой, кому говорю?!

Да хоть кому, мне-то что, не меня же в доме поселили, не меня в баньку направили, не со мной она сегодня весь день проведёт рядком бок о бок у волшебной книги «ноутбук».

— Иловайски-ий, ты… ты дурак, понял?! Глаза б мои тебя не видели-и!

И не увидят, уж не извольте беспокоиться. А что дурак, так за правду спасибо, шапку сниму и в ноги поклонюсь — благодарствуем, урок поняли! Кто, как не дурак, поверит, что я нужен этой красе волоокой с сердцем каменным? Ей работа важна звания научные, труды весомые, отчёты перед руководством, а я…

Я же простой казак, скромного чина, ни наградами, ни подвигами не отмеченный, образования самого случайного, перспектив не имеющий, ничем интересным не отличающийся, — куда уж мне против самого «козла Соболева» переть?! Моя задача попроще — идти в пекло бобиком, Хозяйкиным капризам потакая. Да знал бы дядя Василий Дмитриевич, что его единственный племянник, хорунжий Всевеликого войска донского, в нечистом городе с неведомой радости парикмахеру сдался, мелом обмазался и трупяком на маскараде бегает, мёртвого хорунжего изображает…

Тьфу! Самому противно до тошноты. Вот сейчас припрусь к отцу Григорию и напьюсь у него, как