Ледобой-3. Зов - Азамат Козаев

но очень крепким ступеням.

Вот стоит Стюжень против крепкого, бритого человека с острым взглядом глубоко упрятанных глаз, носом с горбинкой, бородой, раздвоенной, словно ласточки хвост, держит громадный меч наизготовку, и едва не колотит старика от желания распополамить сволочь. Вражина стоит прямо, головы в испуге не гнёт, но глядит без вызова хоть бы даже исподлобья.

— Ты знал? — только и спросил старик. Не стал уточнять.

— Да, — говорил бритый с заметным хизанским говором. — В то самое мгновение, когда вы взяли в руки мою вещь. Что это было? Золото, которое я дал тому договязому млечу?

— Да.

Хизанец ещё долго молча глядел на боянов, ровно не мог в толк взять, кто они такие и что тут делают.

— Меня нельзя было найти, но вы нашли.

Безрод молча пошёл по горнице вдоль стен, Стюжень не спускал с хизанца глаз.

— Ты сделал всё, чтобы нашли. Хотел бы спрятать концы в воду, убирал бы своих отравителей. Но ведь не убрал, оставил жить. Сколько их всего?

— Пятеро, — бритоголовый хмыкнул, кивнул.

— Куда делись остальные отсюда? Мы их видели.

— Если ты, могущественный колдун, хочешь спросить, много ли у нас времени, заверяю тебя — достаточно.

— Здесь ведь баба с тобой? — Сивый встал за спиной хозяина, и тот против воли поёжился, хоть и не так заметно.

— Да. Она забрала охрану и умчалась в город, на торг.

— Зачем?

Бритоголовый пожал плечами.

— Не знаю почему, но ей вдруг захотелось купить себе белое платье.

Безрод молча кивнул, пошёл дальше, и хизанец заметно выдохнул и расслабился.

— В спину не бью, не трясись, — бросил Сивый назад, двинулся дальше.

— Рассказывай, — потребовал верховный.

Безрод обошёл горенку всю, от угла до угла. Бабой пахнет, аж в нос шибает. Острой бабьей охотой брёвна разве что в три слоя не вымараны, покрыты, ровно мхом, как оно ещё соплями на пол не стекает? Верна пахнет чуть иначе: когда её изнутри рвёт, она свежескошенной травой отдаёт, эта — недозрелой сливой. Не смог удержать губы в покое, слегка потянул уголки. Знакомая слива.

— У тебя с ней что-то было? — Сивый остановился у входа, выглянул на хизанца исподлобья.

Ужега ощутимо тряхнуло. Хоть и был готов к такому, но зазнобило и затрясло так, будто выбросили боги далеко на полночь голым прямо в снег. Не могут быть простыми люди, которые воспользовались единственной предоставленной им возможностью, а в том злополучном сне напугали так, что пришлось простынь перестилать: вымок, будто в полуночной меховой верховке боги обратно зашвырнули в знойную пустыню. Боги, боги, бросаете туда-сюда, заберите уж к себе, только родителей отпустите, жену и детей.

— Разговор предстоит долгий, — колдун встряхнулся, ушёл к стене, противолежащей входу, сел на лавку. — Сбежать я не хочу. Хотел бы сбежать, давно улетел бы на край света.

Сивый присел у входа, держа нож в руке, Стюжень присел по другую сторону от двери.

— Ты спрашивал, вой с рубцами на лице, было ли у меня что-то с этой красавицей. Нет, не было. И не потому, что я дал обет воздержания и целомудрия, и не потому, что счастливо женат. Будь мы в иных обстоятельствах, никакая жена меня не удержала бы.

Стюжень, глядя на колдуна холоднее холодного, покрутил рукой, мол, давай-давай, разгоняйся.

— Я — Ужег, колдун Зимограсса, ещё совсем недавно дерабанна Хизаны. Ворожец по-вашему.

— Вроде как почил старый волк? — Безрод мазнул взглядом по хизанцу вскользь, не стал знобить в упор и утюжить.

— Да, Зимограсса больше нет. Вернее… — Ужег скривился, покрутил пальцами, какое-то время раздумывал: говорить-не говорить, наконец, махнул рукой. Потом. — Об этом чуть позже. Вслед за отцом повелителем Хизаны стал старший сын Зимограсса Чарзар. И все ваши беды идут от него. Мор, душегуб с рубцами на лице…

Стюжень и Безрод переглянулись, Сивый холодно усмехнулся.

— А ты здесь каким боком?

Ужег на мгновение отвёл глаза в сторону, ровно вспомнил о чём-то, что хотел пережить в одиночестве, не деля с чужими.

— В одну ясную, звёздную ночь Чарзар превратил мою жизнь в нескончаемый безлунный, беззвёздный мрак. Он просто не оставил мне выбора. Отнял у меня близких людей и заставил обрушить на ваши благословенные края треклятия и беды.

— В общем, ты хороший, это Чарзар плохой? — старик упёр в колдуна тяжёлый взгляд.

— Что ты, уважаемый ворожец. Я такая же сволочь, как дерабанн Хизаны. Отчасти ещё и потому все ваши беды, что один колдун не сумел переступить через несколько жизней и выторговал их за жизни тысяч и тысяч.

— Дальше.

— Мои родители, жена и дети заточены в темницу. Их жизни висят на волоске… и не смотри на меня так, Безрод. Да, я знаю твоё имя. Не смотри на меня этим морозящим взглядом. Я чувствую твою силу, и мне ты не по зубам. Не понимаю, правда, почему так. О чём это я… Ах да. Я не смог переступить через себя и согласился творить все эти мерзости. Ты спрашивал, было ли у меня что-нибудь с этой красивой, ослепительной девой? Она очень хочет, чтобы было, из кожи вон лезет, но вся закавыка в том, что она принадлежит самому Чарзару, и если я позволю себе хоть малейшую вольность в отношении его женщины, боюсь, в отношении моих девчонок Чарзар позволит себе гораздо большее, даже если я исполню всё, что он прикажет. Они будут обречены в любом случае.

— Она надзирает за тобой? И охрана при ней?

— Да, многомудрый старец, ты угадал. Чарзар мне не доверяет и приставил свою походную жену.

— Кто она?

— Мразь конченная. И если я подонок, она ещё хуже.

— Кто с нашей стороны во всём замешан. Понимаешь? Кто из бояр? — старик аж вперед с лавки подался.

Ужег промолчал.

— Как всё остановить? Мор, моего двойника? Только не говори, что не знаешь.

— Прошу, доблестный воитель, не смотри на меня, что-то не по себе от твоего взгляда. Я согласен встать на вашу сторону, но при одном условии. Выполните его, и я расскажу, кто замешан с вашей стороны, и как всё это предотвратить.

Безрод усмехнулся.

— И, разумеется, пытать тебя бесполезно…

Хизанец угрюмо кивнул.

— Заклятие молчания. Подохну в страшных муках, как только начну говорить. Я сам наложил его на себя. Моя кончина послужит вам лишь слабым утешением.

Бояны переглянулись.

«Прихвата помнишь? Тоже заклятие молчания. По-крайней мере одного разоблачили».

«И те, на чёрной ладье. Это ведь он был на берегу у Поруби, Липка-ключаря в поганых делах наставлял. Я узнал голос».

«Я даже знаю, чего он потребует».

— Что вы решили?

— Вызволить пленников из темницы в самом сердце Хизаны, да к тому же под носом Чарзара будет чуть труднее, чем невозможно, — Стюжень, кряхтя, встал, зашагал по горнице.

— Есть в Хизане человек, который вам поможет, — Ужег, подумал мгновение и поправился. — Нам поможет.

— Кто?

— Родной брат Чарзара Дуртур.

— А с какой стати ему нам помогать?

— Это его судьба.

Стюжень, остановился, как вкопанный, повернулся к Ужегу. Колдун кивнул: понимаю, рассказываю…

— У каждого из братьев своя судьба с детства. Чарзар разрушает и сорит, Дуртур приводит за ним в порядок и наводит чистоту. Чем больше накуролесит Чарзар, тем больше придётся положить Дуртуру себя на исправление всех дел после старшего брата.

— А ты уверен, что последовательность будет именно такая? Сначала сходит старший, потом младший берётся за метлу и совок? — ворожец развёл руками. — Может быть, с младшим случается что-то необъяснимое, а старший ломает об колено все метёлки и совки?

Ужег бросил мимолётный взгляд на Безрода и убеждённо кивнул. Даже улыбнулся.

— Да, уверен.

Старик пальцем поманил Сивого.

— Что думаешь?

Безрод искоса поглядывал на Ужега. А тот как-то враз утих и сидел молча, будто в себя ушёл.

— Всё рассказать могут двое — этот и Чарзар.

Стюжень согласно кивнул, продолжил сам:

— Этот расскажет всё тихо и доброй волей, Чарзара придётся заставлять.

— И прикасаться к нему нельзя, — Сивый кивнул на колдуна, сидевшего на лавке, будто не в себе: голова запрокинута, глаза закатил, только белк и и видны.

— Ага. Коснёмся — Чарзар узнает. Это видимо, в обе стороны работает. Что это с ним?

Ужег заговорил. Нет, голова по-прежнему оставалась закинута, глаза смотрели куда-то в свод черепа, хизанец выглядел будто юродивый, разве что слюни не пускал, да и говорил еле слышно, вполголоса, но выглядело это настолько жутко, что Стюжень поморщился и поёжился.

«А я тебе ещё тогда сказал —