Наперегонки с темнотой - Рина Шабанова

для каждого из нас ознаменовался праздничным пиршеством, а уже на следующий день к Чарли присоединилась почти вся детвора в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет. Разбившись на слаженные команды, они обшаривали близлежащие чердаки, крыши и парки, а затем, сияя от осознания собственной значимости, возвращались с сумками, набитыми пернатой добычей.

Так в нашем рационе появилось голубиное мясо, из которого варили все ту же похлебку или жарили на открытом огне. С этого дня с едой стало полегче, но ближе к двадцатым числам января нас начали сильно донимать морозы. Будто в отместку за человеческие прегрешения, зима в этом году выдалась особенно жестокой.

Все вокруг сковало толстым слоем льда, дороги покрылись завалами отвердевшего снега, с океана задули злые, шквалистые ветра. Они приносили с собой метель, высокую влажность и лютый холод. Наружу было не выйти, а если кем-то и предпринимались такие вылазки, то уже максимум через двадцать минут его стойкость сходила на нет.

Из-за непогоды наши рыболовецкая и охотничья артели не могли больше полноценно заниматься промыслом и сотня прожорливых глоток очень быстро уничтожила все имеющиеся припасы. В довершение к этим несчастьям, топливо для машин подходило к концу, а нового раздобыть было негде. Так мы снова очутились у голода в плену.

Дни напролет мы проводили в запертом доме, развлекая себя игрой в бильярд, карточным покером или чтением книг из студенческой библиотеки. Многие часто спали. Во сне голод ощущался не так мучительно, но пробуждаясь, каждый испытывал его жадные когтистые щупальца, тянущиеся от внутренностей к самому мозгу. Казалось, стискивая в своих объятиях беспомощную жертву, они оплетают все тело и лишь ждут момента, когда та ослабнет настолько, чтобы можно было заглотить ее целиком.

И люди действительно начинали слабеть, стремительно терять в весе, подвергаться апатии и замкнутости. Экономя драгоценную энергию, все мы еле передвигались по дому, переговаривались полушепотом и постоянно мерзли. Труднее всего приходилось детям — их растущие организмы требовали регулярной подпитки, а в отсутствие таковой, они становились капризными и плаксивыми.

Ежедневная борьба с непогодой и голодом давалась трудно, но все мы понимали, что самое страшное ждет впереди. Инфицированные твари шли по следу бегущих в город людей и их приход приближался с неотвратимостью надвигающейся снежной бури. Цели они достигли к двадцать пятому января.

Разрозненными колоннами они пришли с юга и принесли с собой смерть, всепоглощающий страх, панику и тысячи новых случаев заражения. Вконец обезумев, люди бросались друг на друга, стреляли в любого, кто вставал у них на пути, штурмовали неприступные стены убежищ. Подобных попыток случилось несколько, но каждого, кто рисковал пробраться за высокие ограждения, обстреливали такие же люди, но в камуфляже.

Они не разбирали — были нападавшие здоровы или заражены. Автоматные очереди сыпались сверху на гонимую отчаянием толпу, выкашивали целые снопы человеческих жизней, усеивали территорию вокруг изуродованными телами и успокаивались только после того, как уцелевшие отступали. Через время штурм возобновлялся, но вновь оканчивался пролитой кровью.

По радиоволнам неслись призывы еще оставшихся в стране правительственных войск не штурмовать укрытия и предупреждения, что в противном случае они будут вынуждены и дальше вести огонь на поражение. Военные пытались донести, что последующие нападения не спасут положения наступающих, лишь приведут к увеличению числа жертв. Один из высокопоставленных генералов призывал всех искать любое место, способное послужить укрытием и приложить усилия для самостоятельного выживания. Он уверял, что скоро будет найден способ обезвредить зараженных, но ему уже никто не верил.

Круг замкнулся. Люди поняли, что обречены.

С ужасом слушая сводки редких радионовостей, мы не могли до конца осознать реальность сложившейся ситуации. Это не укладывалось в наших головах. Всякий раз натыкаясь взглядами на лица друг друга, мы встречали застывшее в них недоверие, смешанное с шоком и в то же время понимание неотвратимости скорой развязки.

Стоит добавить, что твари пришли не все сразу. Накатывая смертоносными волнами, они подходили также с севера и запада и с каждым днем все ближе подбирались к нашему убежищу. Теперь с наступлением сумерек мы собирались в холле, баррикадировали двери и не зажигая света, в полнейшей тишине дожидались нового дня. Только с рассветом обитатели дома постепенно оживали и начинали разговаривать.

Не зная, чего ждать, все мы боялись. Я тоже боялся. А еще меня терзало множество вопросов.

Что будет, если они нас обнаружат? Удастся ли выжить, если сидеть всю ночь не шелохнувшись? Сколько времени придется провести в этом гнетущем, окутывающем сознание страхе? Есть ли этому конец? Должен ли я взять Терри, Роба, Лору и вместе с ними попробовать перебраться через границу? И, наконец, где раздобыть еды?

Мы не знали толком, что происходит севернее. По радио доносились предположения, будто там их пока меньше, но вполне возможно, что они являлись просто слухами. А самое чудовищное заключалось в том, что инфицированные стали еще более агрессивны, научились передвигаться быстрее, чем раньше и каким-то образом коммуницировали друг с другом.

Они уже практически не нападали поодиночке. Объединенные общим стремлением пополнить свою жуткую армию свежими рекрутами, они передвигались единым, организованным строем. Наблюдая такую скоординированность, люди впадали в животный ужас, а некоторых охватывала такая растерянность, что они без сопротивления позволяли поглотить себя движущейся на них убийственной массе.

О том, что зараженные обладают определенным сознанием я догадывался давно. Слишком хорошо я помнил, как старушка Роуз Паркер после заражения первым делом отправилась к своей подруге или как Тодд Дэвис пришел к себе в дом, зная наверняка, что найдет там живых. Похоже, человечество столкнулось с особо опасными и не очень-то глупыми существами, преследующими некую только им известную цель.

В таком муторном ожидании подошел к концу январь, а за ним пожаловал не менее тягостный февраль. Каждую ночь мы по-прежнему разбивались на группы и по очереди несли дежурство, но большинству из нас так и не удавалось сомкнуть глаз. Жадно вслушиваясь в раздающиеся за окном шорохи, мы ежеминутно ожидали прихода зараженных. Нервы были накалены до предела, но со временем я почти привык к этому состоянию.

В одну из таких ночей я просидел до двух часов в компании дежуривших вместе со мной мужчин и тех, кому от нервного напряжения просто не спалось, а затем сдал свою смену и решился немного вздремнуть. Отправившись в пустующую комнату с бильярдным столом, я завалился на сваленные в углу матрасы и закрыл глаза. Сегодняшняя ночь была первой из десяти, когда я на это отважился.

Едва я лег, как мой изможденный бессонницей мозг провалился в глубокую отключку. Мне снилось