Валентин Распутин - Андрей Румянцев

Эта повесть — и тщательное дознание, и справедливый суд, и выверенный приговор. Каждый из героев-свидетелей положил перед незримым судьёй свою беду. Со смертной болью переживает неожиданный удар судьбы Тамара Ивановна; мается среди ночи её отец, вечный труженик Иван Савельевич; не находит места ни днём ни ночью муж Анатолий; бежит от себя, осквернённой, и никак не может убежать дочь Светка; ищет приложения своим силам и долго не находит поприща сын Иван. Если в одной семье столько страдающих душ, сколько же их за пределами стен, где мечутся эти пятеро, — сколько искалеченных, не до смерти убитых, опозоренных, раненных несправедливостью, горящих от гнева душ, сколько их по всей России!

Философия социального устройства государства сложна и в то же время предельно проста. Если завтра вымрут все богатые, то с нищих не упадёт ни один волос. Но если завтра сгинут все нищие, то мгновенно перемрут и все богатые: чьи же плоды труда они будут присваивать?

У каждого из миллионов русских людей свой счёт к грабителям и разрушителям, насильникам и растлителям. Свой счёт к власти, под чьим крылом развернулась страшная российская вакханалия. Каждый день даёт повод для жестоких размышлений, которыми мучаются и герои повести. Просто, как редко сейчас случается в литературе, страницы книги и безмерная по жестокости жизнь, творящаяся вокруг, совпали.

Но те, кто не слышит голоса народа, не услышат и голоса его глашатая.

Повесть «Дочь Ивана, мать Ивана» вызвала множество откликов читателей и критиков. О них довольно подробно рассказал сам писатель в беседе с молодым литературоведом Ксенией Зиминой[39]. Мне довелось присутствовать при этом диалоге. Как всегда, Валентин Григорьевич с душевным вниманием выслушивал каждый вопрос или суждение собеседницы, неторопливо и раздумчиво отвечал. В предисловии к публикации Зимина заметила:

«Посмотришь вокруг и поневоле задашься вопросом: „Куда идёшь ты, Россия?“ Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы почувствовать явное духовное обнищание общества, „обесчеловечивание“ жизни. Происходит оно, конечно, не без помощи „земных богов во сонме их“. Нам постоянно советуют быть похожими на заграницу: равняться на её „уровень демократии“, на её „стандарты потребления“. Тут не до моральных ценностей, уж тем более не до России. Именно об этом важно было для меня поговорить с Валентином Григорьевичем Распутиным.

Он оказался довольно пессимистичен в оценке нашего настоящего. Но поразила меня на этом фоне его любовь к России и забота о ней, о русском человеке. Так заботятся о родной матери, о ребёнке. Что нужно им сейчас для душевного здоровья, для счастья?»

Итак, беседа.

«К. З. Валентин Григорьевич, после публикации вашей последней повести „Дочь Ивана, мать Ивана“ в печати возникло много споров. Вы читали критику?

В. Р. Всю, конечно, не читал. Но то, что много возникло споров, знаю. Для меня самая лучшая критика — это письма читателей. Я получил много писем.

К. З. От литературоведов или от читателей?

В. Р. В основном от читателей.

К. З. Интересно, что мнения критиков разделились. Одни писали, что автор оправдывает самосуд. Другие возражали, что вся логика событий вела именно к такому поступку героини, который описан в произведении. Что вы скажете по поводу этих споров?

В. Р. Я, конечно, подозревал, что такие споры будут, подозревал, что меня ждёт. Повесть писалась долго, я то начинал её, то бросал. А потом всё-таки решил довести работу до конца. История-то не редкая. Кавказец изнасиловал русскую девчонку. И что же — нельзя писать об этом? А чего мы боимся? Русских людей убивают, над ними издеваются, публично мы об этом говорим… То, что наши девчонки стремятся к общению, это же естественно. А тут этим воспользовались. И сколько таких случаев! Я потом, когда стал разговаривать с работниками прокуратуры, понял, насколько эти случаи распространены. Женщина, которая стала прототипом моей героини, не хотела огласки. Ей не хотелось, чтобы её узнали. Но я её всё-таки убедил, что трагедия её семьи может лечь в основу повести. Она согласилась. И в общем-то не в обиде.

К. З. А как вы думаете, почему не поняли вашу позицию? Вот филолог из Иркутска (не буду называть её фамилию) в своей статье пишет, что, мол, как же так? Получается, что всё можно, выходи и расправляйся со своими обидчиками.

В. Р. Всё это просто. Так называемые либералы и не могли воспринять повесть по-иному. Автор, которого вы упомянули, как раз и принадлежит к ним. Если бы история, подобная той, что случилась с семьёй Тамары Ивановны, произошла с ними, они подняли бы такой шум: как это можно нашего брата?.. Но беда пришла не к ним. Либералы — они всегда были. На каждую мою новую вещь набрасывались либеральные критики. Может быть, только первые повести не вызывали их наскоков, а так всякий раз эти критики появляются.

К. З. В повести есть юный герой, человек, который в будущем может дать отпор криминальному миру, торгашеской жизни. Это Иван. А каким вы видите его сегодня, как он развился?

В. Р. Вы понимаете, я бы хотел видеть, что он возмужал и стал ещё сильней. Но, пожалуй, со многими молодыми людьми так уже не получится. Сильный человек у нас теперь — человек с деньгами. Много я над этим раздумывал, и писал, и с журналистом Виктором Кожемяко мы беседовали об этом. И с нашим премьер-министром заводил я разговор о том же. Он на стороне людей, обогатившихся от этой власти. Считает, что только они могут спасти Россию.

К. З. А вот один молодой критик написал в своей статье о вашей повести, что как раз такие Иваны спасут Россию. Автор верит, что сегодняшние Иваны воспитают в своих детях ту чистоту и силу духа, на которых твёрдо стоят сами.

В. Р. Дай Бог! Но я в последнее время как-то потерял надежду. А поначалу-то всё-таки, если я дописал повесть до конца, имел надежду. И было много писем от матерей, от ребят… Оказывается, люди собирались и читали повесть каждый вечер, потому что тогда книжка вышла совсем небольшим тиражом. И это был не единичный случай. Меня это удивило тогда. Так не было ни с повестью „Прощание с Матёрой“, ни с другими прежними вещами. Хотя они написаны, конечно, лучше. А читали эту, потому что в ней оказалась боль наша. Боль, с которой мы ещё не справились, она остаётся в нас. Я иногда смотрю телевидение. Это же жуть, что происходит в нашей жизни! Как будто поставили цель погубить Россию. И действуют. Уже близко к этому мы стоим. Что значит погубить Россию? Сделать народ безвольным, покалечить его душу. Не считаться ни с нравственностью, ни с традициями, ни со здравым смыслом. Что меня больше всего удивляет и возмущает, это то, что происходит с нашей школой. Если поначалу мне казалось, что я заблуждался, думал, что придёт время и всё станет на свои места, то теперь я вижу, что это делается сознательно. Ввели ЕГЭ. Ректор МГУ — один из немногих, кто отказался следовать этому ЕГЭ и тем порядкам, которые насаждают. Человек действительно мужественный, у него авторитет огромный, этот авторитет помогает. Но когда он пришёл к президенту и показал сочинение выпускника школы, совершенно безграмотное, то даже президент (сомневаюсь, что он был хорошим учеником) схватился за голову и воскликнул: мы поправим! Никто ничего не поправляет. Сейчас я уже перестал удивляться. Сердце уже застыло. Раньше болело, сейчас застыло. Привыкают и преподаватели. У меня большая переписка с преподавателями. И все они против нововведений в образовании. Россия лишается своего ядра, своей стати. Осталась кучка культурных людей, но они один за другим уходят. А кто останется после них? Зато эти, уж они-то разойдутся вовсю!