Музыка и Тишина - Роуз Тремейн

И вот они, как старые друзья, сидят у камина и пьют вино со специями. Ни имя Кирстен, ни роковое слово «развод» не слетает с их губ. Они разговаривают о деньгах, о необходимости поступиться Исландией, об инженерах из России, которые уже, наверное, приближаются к Нумедалу, о тамошнем проповеднике, который скорбит о том, что надежда покинула долину Исфосс.

Разговор сам собой переходит на будущее и то, сколь трудно его постичь, ведь все, что некогда казалось бесконечным, теперь представляется таким кратким. Эллен говорит Королю, что «до последнего вздоха, до последнего проблеска света в глазах» будет сражаться за жизнь и за то, что имеет. Ее горячность забавляет Короля, ведь иного он от нее и не ждал. Он говорит ей, что, если пророчеству Тихо Браге суждено исполниться, его собственное будущее «висит на волоске» и впереди уже ждет разверстая могила.

Стараясь излечиться от боли в животе и кишечнике, Король стал пить воду из источника в Тисвильде. Во дворец ее привозят в огромных бочках и держат под ключом, чтобы их не вскрыли и целебную воду не заменили обыкновенной.

Король старается представить себе, как «тисвильдский нектар» медленно течет по его телу, вымывая из него источники его страданий. Когда без внезапных приступов тошноты проходит несколько дней, он заявляет, что эта вода сделает его здоровым.

— Возможно, — добавляет он, — Тихо Браге предвидел возбуждение в моем кишечнике и то, что оно приведет к смертельному исходу. Но теперь, при помощи волшебной силы Тисвильда, я с этим справлюсь.

Пять раз в день ему приносят чашку воды, последнюю перед сном. Он смакует ее чистоту на языке, заявляя, что, пока у него не наладится пищеварение, не будет пить ни вина, ни крепкого пива. С фанатическим упорством блюдя воздержание, отказываясь от любых развлечений, Король познает самого себя: у него нет желания умирать. Его труд Короля Дании не завершен, и он не хочет оставлять свой пост.

Однажды вечером в ожидании, когда принесут воду, поудобнее устраиваясь в постели, он видит, что в его спальню входит молодая женщина.

Она полная, у нее розовая кожа, веснушки на щеках, и по этим веснушкам он узнает, что когда-то ее знал, но имени не может припомнить.

Она делает книксен, улыбается (отчего веснушек на ее щеках становится еще больше) и ставит чашку с водой. Женщина подходит достаточно близко к Королю Кристиану, и он слышит исходящий от нее аромат, похожий на запах чернослива, который однажды, когда Кирстен не пустила его в свою постель, навел его на мысль посетить эту скромную девушку и сжать ее в объятиях.

Затем он вспоминает: она была одной из женщин Кирстен. Была известна как «Женщина Торса».

Она собирается уйти, но Король окликает ее. Он говорит, что последнее время не может вспомнить половину того, чего не должен забывать, и что одна из этих забытых вещей ее имя.

— Фрекен Крузе, — говорит она. — Вибеке.

Люди исчезают из жизни и однажды вновь находятся, либо они сами, либо другие, очень на них похожие, их призраки или подмены — об этом Король Кристиан всегда знал. И поскольку эти подмены или новые появления всегда казались ему чудом, он придает им большое значение и склонен верить, что их послал Бог с целью служить ему, Кристиану.

Именно такое чувство он испытывает, видя стоящую перед его кроватью Вибеке и вдыхая аромат чернослива; он вспоминает ее полные груди, которые когда-то представлялись ему мягкими, как перья, словно он держит в руках двух белых голубок и чувствует биенье их сердец.

Он предлагает Вибеке сесть рядом у кровати. Спрашивает, откуда она, и ожидает услышать фантастический ответ вроде: «с осины», или «из снегов Монблана{104}», или «с неба». Но она говорит, что служит у Эллен Марсвин и приехала сюда вместе с ней, чтобы «по пути в Копенгаген выразить наше почтение Его Величеству».

Странно, но Королю не приходит в голову, что, если Вибеке служит у Эллен Марсвин, значит, она состоит и в штате Боллера, где все еще живет Кирстен. Но о Кирстен он вовсе не думает и настолько увлечен близостью Вибеке, что забывает выпить свою воду, забывает, что уже поздно, забывает обо всем, кроме желания прижать ее к себе.

Он смотрит на ее полные губы, на ее аппетитные подбородки, на ее широкие бедра, ее волосы, ее руки, похожие на руки крестьянской девушки, и неожиданно говорит:

— Я устал от притворства.

Канатоходцы

Ярким, солнечным утром Питер Клэр слышит за окном стук тяжелых колес по булыжной мостовой и другие знакомые звуки — пение свирели, позвякиванье тамбурина. Он смотрит вниз и видит мужчин, женщин, детей, которые бегут рядом с крытой повозкой, и служителей дворца, которые выходят поприветствовать их, словно старых друзей, и дают им в руки еду и кувшины пива. И вот уже крики эхом разносятся по двору, проникают во дворец, несутся по коридорам, врываются в комнаты: «Канатоходцы приехали!»

Вокруг них мгновенно собирается толпа, будто этого момента ждали долгие месяцы, будто в это мартовское утро во Фредриксборге ни у кого нет иных занятий, кроме как стоять кружком, глазеть на вновь прибывших и ждать, какие чудеса они покажут.

Одно из чудес уже происходит. Дети начали кувыркаться, ходить колесом, прыгать; их ноги сгибаются, скручиваются и вновь распрямляются быстро, без усилий, как ветви плакучей ивы. Пока они прыгают и кувыркаются, из повозок вынимают деревянные шесты, доски, бухты каната, корзины с петлями и крюками, и на огромном дворе между часовней и Крылом Принцев начинает расти сооружение, похожее на две одинаковые корабельные мачты.

Посмотреть на него выходит сам Король. Рядом с ним — Вибеке Крузе, ее рука в его руке, лицо расплывается в улыбке, обнажающей новые зубы из слоновой кости. Зубы эти сверкают на солнце. Недалеко от Вибеке за происходящим молча наблюдает Эллен Марсвин, с довольным видом кивая головой.

Когда прибывает еще одна повозка и из нее выходит черный медведь, которого будут водить на цепи, Питер Клэр спускается к зрителям, а в ворота дворца входит толпа торговцев, вместе с циркачами проделавших весь путь из Копенгагена. Они несут корзины с хлебом и сыром, бочонки с устрицами, металлические безделушки, подносы со шнурками для сапог и ножами.

— В наше время, — раздается рядом с Питером Клэром голос Кренце, — все тянутся к разному мусору и сосут устриц за завтраком. Как прикажете при этом относиться к роду человеческому?

Питер Клэр молчит, и Кренце продолжает:

— Хотелось бы мне посмотреть, как медведь водит на цепи этого человечка. От такого развлечения я бы не отказался.

Питер Клэр поворачивается к немецкому виолинисту. С его губ готов сорваться упрек по поводу циничных слов последнего, но этого не происходит. Питер Клэр неожиданно для себя вдруг осознает, что смотрит на происходящее с чувством горечи, что его оставляют равнодушным ходящие колесом дети и грустные глаза медведя, что даже сооружение, возводимое из канатов и блоков, пробуждает в нем тревогу.