Музыка и Тишина - Роуз Тремейн

Но я не делюсь этим наблюдением с моим дорогим папой. Мы стоим на берегу реки, где на траве там и здесь дивной белизной сверкают пятна снега, и на другом берегу я вижу наблюдающую за нами цаплю. Заметив цаплю, мой отец неожиданно говорит:

— Лютнист очарователен, Франческа, но не думай выходить за него замуж. Выходи за Сэра Лоренса де Вира, тогда и ты, и дети будете в тепле и безопасности до конца ваших дней.

Цапля улетает с рыбой в желтом клюве.

Мы останавливаемся на небольшом постоялом дворе, где в щели дует ветер и все постели сырые.

Холод и бесприютность этого места не дают мне заснуть, и я думаю о моих детях, которые остались в далекой Ирландии с Леди Лискарролл и ее соколами. Думаю о лежащем в могиле Джонни ОʼФингале, о его горестях и страданиях, слишком тяжких, чтобы выпасть на долю хорошего человека. И мною, как жар во тьме ночи, овладевает страх перед непознаваемостью жизни.

Мысли мои возвращаются к тому, что на берегу сказал мне отец, и признаюсь, что в этом холодном и печальном месте я всей душой жажду определенности, уверенности в будущем, которое у меня не отнимут.

Передо мной встает образ Сэра Лоренса де Вира с его полями и лесами в Балликлафе, с его прекрасной коллекцией голландских часов. В свои сорок девять он еще красив, от него слегка пахнет перцем, у него сильные, теплые руки, и я знаю, что он страстно хочет быть моим защитником. Признаюсь, я еще не люблю его, но ведь любовь иногда может существовать и в будущем времени?

Я выбираюсь из моей влажной постели, зажигаю лампу и беру образец Numero Uno. На нем осторожно, но довольно быстро, чтобы не возникло искушения передумать, я пишу нижеследующее письмо:

Сэру Лоренсу де Виру,

Балликлаф в Южной Ирландии

Дорогой Сэр Лоренс,

я пишу Вам из северной части Дании, которую называют Ютландией.

Я окружена лесами. Огромную протяженность этих лесов я не могу постичь разумом, но они тянутся от горизонта до горизонта, и солнцу надо немало потрудиться чтобы утром подняться над вершинами деревьев, а днем оно, кажется, только и думает о том, чтобы снова опуститься в них, будто лес, а не небо — его излюбленное место обитания или клетка, в которой, по его разумению, оно может жить вечно.

В таком месте человек может заблудиться, бродить всю жизнь, и его никогда не найдут. Именно мысль, что и я могу навсегда остаться в темной чащобе, если не пойду по проложенной для меня тропе, побуждает меня Вам писать.

Вы оказали мне величайшую честь, предложив стать Вашей женой. Просьбу дать мне немного времени, чтобы обдумать ответ, не следует объяснять моими дурными манерами или опасениями, что я не смогу Вас полюбить и сделать счастливым. Я просила дать мне время, чтобы наедине с собой наслаждаться Вашим предложением в моих странствиях по Дании, чтобы просыпаться с ним при первых лучах рассвета и засыпать, когда моя свеча уже потушена и я лежу во тьме.

Так и было. Во все дни моих странствий Ваше предложение было самым дорогим моим спутником. И если бы Вы взяли его назад, я вновь вернулась бы к тому горестному одиночеству, которое так трудно выносить человеческому сердцу. И я прошу Вас, дорогой Сэр Лоренс, не забирайте его назад! Лучше повторите его мне, чтобы я во второй раз услышала каждое дорогое для меня слово, и Вы получите мой ответ, и ответ мой будет «да».

Ваш любящий друг,

Франческа ОʼФингал

Закончив письмо, я, несмотря на завывания ветра, чувствую сладкую дремоту и засыпаю так крепко, что разбудить меня удается лишь поздно утром. Мне снится Ирландия. Мне снятся розовые, похожие на ножки младенцев раковины, которых так много на пляжах Клойна.

Картины нового мира

Магдалена Тилсен еще кормит грудью малышку Уллу, когда обнаруживает, что ждет следующего ребенка. Она не знает, кто его отец: Йоханн или Вильхельм.

Но она знает, что отвага ее на исходе. Эмилия и Маркус вернулись домой, и она уже не может позволять Вильхельму встречаться с ней на чердаке, да и нигде в доме, даже в бельевой кладовке. Но когда она говорит ему об этом, он заявляет, что если не сможет заниматься с ней любовью, то убьет ее. У него есть нож. Он вонзит его в ее тело.

За фруктовым садом она находит сарай, в котором ничего не хранится, куда никто не заглядывает и где под стенами скребутся мыши. В сарае неприютно и холодно, зато темно и безопасно, пахнет землей и крысами; в нем и происходят такие захватывающие вещи, каких Вильхельм никогда не знал и не надеялся узнать. Однако потом он чувствует себя больным, невольной жертвой некоего происшествия, в котором сам он не принимал участия. Он худеет. Йоханн это замечает и старается, чтобы во время еды тарелка Вильхельма всегда была полна.

Что до Магдалены, то она до поры до времени держит свою беременность в тайне, поскольку не знает, как отнесется к ней Вильхельм. Йоханн больше не запирает ее на чердаке и относится к ней более ласково, чем в первое время после отъезда Ингмара. Но она чувствует, что что-то происходит: страсть Йоханна угасает, и то, в чем это проявляется, говорит не о временном остывании, которое сменится еще более жарким порывом, но об охлаждении окончательном и бесповоротном.

В признаках этого охлаждения невозможно ошибиться. Если раньше Магдалена могла разбудить в муже желание всего лишь словом, взглядом или взмахом юбки, то теперь она видит, как он отворачивается от этих авансов. Кажется, что тяга к одиночеству и уединению — которая всегда была в его характере — с каждым днем становится все сильнее. И если он не занят каким-нибудь делом, требующим уединения, то где можно его найти, как не с Эмилией и Маркусом? Призрак Карен вернулся. Своими отношениями с Вильхельмом Магдалена бросает Карен вызов. Но она понимает, что ее господство в этом доме достигло апофеоза, теперь начинается ее падение.

Ночью, лежа рядом с храпящим Йоханном, Магдалена спрашивает себя, не разыграть ли ей последнюю карту, не позволить ли мужу застать ее наедине с Вильхельмом и, подвергнув его последней упоительной пытке (ведь он может предвидеть, что и оставшиеся сыновья, Борис и Матти, со временем пойдут по стопам старших братьев), навсегда покорить его своей власти. Но что-то удерживает ее от этого шага. Ей кажется, что, поступив так, она откроет дверь клетки, не зная, что внутри, какие ядовитые змеи, какие ястребы с тяжелыми крыльями и грозными когтями, какие скорпионы. Итак, она хранит молчание. По меньшей мере раз в неделю наведывается она в отравленный крысами сарай. Продолжает печь пирожные, как всегда, позволяя Борису и Матти облизывать ей пальцы. Она молится, чтобы Маркус заболел и умер. Она следит за изменениями в своем теле, вынашивающем еще одного ребенка.

Маркус спит в комнате Эмилии.

К ее удивлению, он, кажется, рад видеть отца и начинает разговаривать с ним на языке, который сам для себя придумал и который состоит из разных слов, будто он не просто наблюдает вещи, о которых говорит, но становится ими. Иногда он — дождь.