История философии. Реконструкция истории европейской философии через призму теории познания - Иван Шишков

Всё это дает основание считать, что «математические науки», «мате-, матика», которую Леонардо считал необходимым положить в основу наших знаний, были для него «опытными дисциплинами». Более того, «опытной дисциплиной» для него оказалась даже живопись, которая, с одной стороны, есть, по его словам, «наука, и законная дочь природы, ибо она порождена природой»[523]. С другой стороны, для Леонардо живопись — наука божественная, ибо она, по его собственным словам, «делает так, что дух живописца превращается в подобие божественного духа»[524], т. е. она преобразует разум художника по образу и подобию божественного разума. И в этом смысле Леонардо именует живопись «родственницей Бога». А это значит, что подобно тому, как искусство, созданное человеком, есть не что иное, как подражание природе, то аналогично действует и природа, в которой божественная мудрость творца преобразует и формирует мир. Этим Леонардо фактически соединил в прочный союз науку о живописи с наукой о природе, в каждой из которых разум человека преображается в подобие божественного разума. Живописец, чтобы быть истинным «творцом», должен раскрыть тайну «творящей природы», т. е. перейти от поверхностного видения к глубинному зрению, «разумным принципам», постижимым в опыте, так чтобы самому проникнуть в первопричину вещей. Тогда в творящих их «разумных принципах» угадываются «разумные принципы» опыта, а в кажущейся случайности раскрывается математическая необходимость.

Итак, науке живописи, по Леонардо, присуща такая же рациональная структура, как и всякой другой науке, а именно: природа ее истинного метода — математическая, а единственным источником ее — живописи — знания оказывается опыт. Математическая природа применяемого в живописи метода проявляется в том, что в ней, как и в любой иной науке, математика служит ценным инструментом исследования: «Никакое человеческое исследование не может быть названо истинной наукой, если оно не проходит через математические доказательства»[525]. Но на этом сходство науки живописи с опытной наукой не заканчивается: живопись, равно, как и математика, в частности геометрия, имеет своим первым основанием точку, вторым — линию, третьим — поверхность, т. е. она, как и геометрия, есть основанное на опыте знание. Поскольку живопись строго научна, то она из всех искусств с наибольшим правом заслуживает названия науки, науки прежде всего математической. Леонардо сводит ее к чисто научным конструкциям, в рамках которых на первый план выдвигаются числовые и геометрические построения.

В целом можно сказать, что для Леонардо живопись — это скорее не искусство, а ремесло, такая же механическая наука, как и все другие опытные науки, А живописец, художник — это такой же ремесленник, механик, как и все ученые[526]. Подтверждением этого вывода может служить I тот факт, что неотъемлемым, настольным инструментом живописи Леонардо служила простая измерительная линейка. Стало быть, ее особенность заключается в прослеживании в ней линий, ведущих от искусства к науке и к рационалистической мысли, тянущейся к науке. Этим Леонардо утвердил в науке эстетический критерий: красота стала инвариантностью, истины. Для гениального флорентийца красота состояла в расширении единичного, присущего искусству, в статус всеобщего, характерного для науки. В этом расширении единичного он увидел нечто общее для искусства и науки. Однако этим переходом живописи в механику, физику Леонардо отнюдь не утверждал, что она перестает быть живописью, ибо его ■ механика, физика были механикой и физикой гетерогенных тел, обладаю^ щих качественными различиями. В этом смысле физика Леонардо, так же, как и физика Аристотеля, была качественной наукой.

Подводя общий итог реконструкции методологической парадигмы Леонардо, можно, без преувеличения, утверждать, что провозглашая математику и механику в качестве двух верховных наук, велйкий флорентийский живописец и ученый первым проложил в европейской науке путь идеалу математико-механического описания и объяснения природы, предвосхитил математическое естествознание, рождение которого историконаучная традиция обычно связывает с именем Галилея. Своим многогранным гениальным творчеством Леонардо завершал «эпоху гениев», эпоху гениальных художников, скульпторов, поэтов. Его титаническая фигура — своеобразная веха на пути к новой эпохе — Новому времени —- эпохе гениев науки и философии.

В историко-философском и культурологическом курсе эпоха Новол времени занимает особое место, что, по-видимому, объясняется той ис ключительной ролью, которую она сыграла в истории европейской куль туры в целом и современной — в частности. Как мне представляется, кор ни нашей современной европейской культуры глубоко уходят в недр! культуры новоевропейской. И хотя в историческом плане эти две культурь разделяют несколько веков, но по существу своему они ничем не отлича ются друг от друга.

На первый взгляд создается впечатление, что между нами, живущими i век техногенной и информационной цивилизации, и новоевропейским че ловеком, который только делал первые шаги в мир техники и науки, ничеп общего нет. Но это иллюзия, которую легко развеять, если сравнить миро ощущение и мировосприятие людей этих двух эпох. Те основные мировоз зренческие идеалы и парадигмы, которые были основными ориентирами i жизненном мире новоевропейского человека, остаются определяющими i в нашем постмодернистском мире. Общность этих жизненных ориентиро! можно объяснить, пожалуй, общностью социальных и культурных контек стов, на фоне которых существуют и развиваются эти две культуры,

В связи с вышесказанным представляется очень важным вопрос о(условиях и факторах, способствовавших формированию новоевропейской культуры и науки[527]. Понятно, что на становление последних в конечном fr итоге оказало влияние множество факторов, например, развитие техники, первая промышленная революция, великие географические открытия, различные исторические события (тридцатилетняя война, гражданская война в Англии, первые буржуазные революции в Англии, Нидерландах) и т. д. L Однако, как представляется, не они оказались определяющими в станов- I лении культуры Нового времейи. Скорее всего, они были производными; от тех фундаментальных социально-экономических и культурных факторов,