Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин - Винокуров

заволновалась дочь. — Дай нам «Спокойной ночи, малыши!»

— Нет, Машка-Ванька, это — не спокойной ночи, это — дурдом в психушке!

— Ну, папочка, — взмолилась Машка, — ну интересное же.

— Такое интересное ты устроила в магазине. До сих пор уши горят…

— Мы пвосто игвави в чевепашек-ниньзей, — вступился за сестру Ванечка.

А учредительное собрание продолжалось на другом телеэкране.

— Клянемся заботиться о своих детях и детях наших собратьев, — говорил Ярослав.

— И детях наших собратьев, — вторил ему экранный майор Виктор.

А сам майор косился в телевизор, умело подшивая белый подворотничок к милицейскому кителю.

В кроватке заворочался пятилетний сын.

Виктор приглушил звук телевизора.

Но ребенок сбросил одеяльце и уселся.

— А я все равно не сплю!

— Как не сплю, Константин? Почему не сплю?

— Не спится, — просто объяснил ребенок.

— Ё-мое, не спится! — искренне удивился Виктор. — А мне бы только голову до подушки дотащить… Ну, и как будем действовать?

— Шурику на ночь бабушка песенки поет, — подсказал ребенок.

— Так это — бабушка. А я насчет песенок…

— Хочу песенку! — закапризничал Костик. — Пой, а то не засну!

Майор вздохнул, подумал и взревел мимо нот, но со знанием текста:

— Наша служба и опасна и трудна, хоть порой она почти что не видна, если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет…

Костик послушал-послушал и сказал:

— Ты поёшь, конечно, очень хорошо. Но можно я немножечко посплю?

Клятва отцов звучала и по телевизору в кафе «Ахтамар».

— Клянемся делиться с ближними добром и хлебом! — говорил Ярослав.

— Делиться добром и хлебом! — вторил ему на экране Армен Суренович.

А в кафе Армен Суренович и его три сына и две дочери — от семи до пятнадцати лет — убирали со столов, расставляли стулья, протирали чеканки.

Но младшая дочь больше торчала перед телевизором.

— Папа-джан, — восхищалась она, — ты просто как артист Джигарханян!

Армен Суренович притворно-строго нахмурился:

— А ты — совсем как Гаянэ-лентяйка! Видела такой мультик?

— Видела. — вздохнула девочка и принялась собирать посуду.

— Гагик, Вазген, Левон, принесите из подвала картошку. А ты, Анаит…

Старшая дочь Анаит не успела получить указание — зазвонил телефон.

— Кафе «Ахтамар»… Что? Нет! Вы ошиблись номером!

Армен Суренович резко положил трубку. Анаит заволновалась:

— Это… это… Синицын?

— Какой Синицын?

— Ну, Дима Синицын… Из девятого «Б»…

— Нет! — так же резко отрубил отец. — Я же сказал, ошиблись номером!

Но телефон зазвонил снова.

— Никакие женщины не отвлекут нас от наших детей! — говорил Ярослав.

— Женщины не отвлекут от детей! — вторил на экране Семен Ильич.

А в его докторском кабинете появился тринадцатилетний сын.

— Отец, там все отделение балдеет от собственной телезвезды!

— Не выдумывай, Илюша, — Семен Ильич выключил телевизор.

— Скромность — путь к забвению! — укорил его сын, доставая из сумки термос и пакеты. — Кофе с молоком… Как ты любишь. Пицца с ветчиной… Еще теплая. Печенье овсяное. И виноград.

— Спасибо, родной! — Семен Ильич растроганно обнял сына.

— И прими таблетки, — добавил Илюша. — Забудешь схему — позвони.

— А ты опять всю ночь — в Интернете?

— Я же не усну, пока ты не придешь. Спокойного дежурства, отец!

Илюша убежал. Семен Ильич уложил продукты в стол.

А в кабинете появилась пышная медсестра — с подносом.

— Вся травматология на ушах! Вы такой телегеничный! Вот ваш кофе — любимый, с молоком… А пирожки — мои фирменные…

— Спасибо, Людмила, мне все принес Илюша.

— Чудный мальчик! Такой внимательный, такой заботливый.

— Да. — улыбнулся доктор, — я даже теряюсь: кто — сын, а кто — отец…

— Отец — вы! Но эта вечная сухомятка, это отсутствие женской заботы…

— Людми-ила! — простонал он. — Я извиняюсь, в какой раз ты это излагаешь?

— И буду излагать, пока не образумитесь! — твердо пообещала она.

Румяный стриженый крепыш смотрел телевизор, держа на коленях трехлетнего сына, укутанного в одеяло.

— Хранить мужскую дружбу и мужскую честь! — читал клятву Ярослав.

— Мужскую дружбу и честь, — поддержал его на крупном плане крепыш.

— Папа, ты! — Ребенок ткнул пальчиком в экран. — Это сказка?

— Это жизнь, — сурово пояснил отец. — И по жизни Тимохе спать пора!

Он переложил сына с колен на тахту.

— А сказку? — потребовал ребенок.

— Какую, блин… то есть… сказку я тебе в натуре рассказал вчера.

— А спать Тимохе надо сегодня, — резонно возразил ребенок.

— Ну… щас… щас. — Крепыш напрягал гладкий лоб.

В комнату заглянули угловатые мужчина и женщина.

— Тимошенька, рыбка моя, — засюсюкала женщина, направляясь к ребенку.

— А ну, мотайте! — преградил дорогу крепыш.

— Толик, ты охренел? — вскрикнул мужчина. — Можно сказать внуку спокойной ночи?

— Приятного сна! Валите отсюда конкретно, валите!

Оскорбленные гости отвалили, а крутой Толик резко сообщил сыну:

— Сказка! Жили-были дед да баба, ели кашу с молоком, рассердился дед на бабу — трах по пузу… блин… кулаком!

Ярослав, откинувшись на высокую спинку вольтеровского кресла, с удовольствием наблюдал на экране самого себя, читавшего манускрипт:

— Клянемся с честью нести благородную ношу отца-одиночки!

— Благородную ношу отца-одиночки! — подхватил зал.

Ярослав горделиво поправил бабочку, с которой не расстался даже в домашнем халате.

А в соседней комнате перед иконой, у которой теплилась свеча, стояла тоненькая девочка со взрослым лицом:

— Боженька, сделай так, чтобы мой день рождения был не раз в году, а пять раз. Не из-за подарков, честное слово! Просто я бы чаще видела маму. Боженька, помоги, а за это я… я… — Она подумала и решилась: — Я буду любить всех-всех в классе! — Еще поколебалась и добавила: — Даже Нинку Лучинкину!

Из комнаты донесся голос Ярослава.

— Лиза, уже десять часов, ты ложишься?

— Да-да, папочка.

— Зайди ко мне — я поцелую тебя на ночь.

— Сейчас, папочка, — откликнулась Лиза, не отводя глаз от иконы: — И еще, боженька… Я пока маленькая, грехов у меня еще нет, но уже собираются… Так что, пожалуйста, следи за мной, чтобы я чего-нибудь не вытворила!

В спортзале пять молодых женщин — и среди них телеведущая Кира с ассистенткой Томкой — крутили педали велосипедов. Учащенное дыхание, слипшиеся волосы, струйки пота по лбам, перевязанным лентами.

— Девки, сдаюсь! — первой прекратила движение Томка.

Остальные тоже с облегчением бросили педали и радостно зашумели:

— Спеклась Томка! С тебя — пиво! И креветочки, и креветочки!

Томка покорно отправилась в предбанник — накрывать стол.

Три дамы весело плескались в бассейне.

А Кира на массажном столе постанывала под руками восточного человека, поросшего с головы до ног курчавой шерстью.

— A-а… О-о… У-у… Мурад, ты волшебник!

— Вах, зачем — волшебник? — скромно возражал Мурад. — Просто — мастер.

— Большой мастер! Все-таки и мужчина кое на что годится.

— Я тебе скажу, на что годится мужчина.