Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов

— Поначалу и мне казалось, что так, но позднее, ваше превосходительство, я убедился в обратном. Каюсь, что так долго не отваживался отстать от него.

«Ах, вот оно что! — мелькнуло у Бенкендорфа. — Это донос! И не подстроен ли он врагами? Не проверяет ли его князь Волконский? Нет ли тут руки Аракчеева?»

О «Союзе благоденствия» Бенкендорф слышал в прошлом году и знал, что Федор Глинка входит в члены.

— Знаешь, Михайло Кириллович, тут дело не шуточное. Изволь обратиться к Иллариону Васильевичу. Без него не обойтись. Раз ты открылся — значит, будет проведено расследование. Ты служишь при корпусе, хотя и в штатском чине. Однако командир корпуса должен узнать о сем событии первым. Так я понимаю ситуацию.

Таким образом Васильчиков не станет претендовать, и слухи о том, что Бенкендорф подкапывается под собственного начальника, будут вполне безосновательными. Однако на следующий день Грибовский опять попросился на прием. Бенкендорф не отказал, хотя и не проявил энтузиазма при виде библиотекаря.

— Я вновь обращаюсь к вам, ваше превосходительство, по тому же срочному делу. Командир корпуса усомнился в изложенных сведениях, присовокупив, что принимать доносы не его дело и не входит в круг военных обязанностей. На сей счет имеется специальное полицейское ведомство, куда мне и следует обратиться.

— Ну а что я могу поделать, братец, в таком случае? Генерал-адъютант Васильчиков наш общий начальник и дал тебе исчерпывающий ответ. Доказательств ты не представляешь никаких, кроме тобой же составленного списка, и вообще все твои, не знаю уж, наветы или правдивые слова выглядят эфемерно. Обратись, братец, куда следует, — там тобой и займутся.

Грибовский побледнел от неожиданности. Такой афронт равносилен катастрофе. Господа генералы боятся прикосновенности к подобного рода казусам, не желая бросать тень на репутации. И Грибовский решил бороться до конца.

— Конечно, ваше превосходительство, это дело входит в компетенцию и полицейского ведомства, но я не полицейский агент и не доносчик.

— А кто же ты тогда? — улыбнулся Бенкендорф.

— Я — верноподданный, убежденный в гибельности последствий заговора, причем большее зло он принесет многим молодым людям, с коими я связан личной дружбой и желаю им настоящего благоденствия. Россия столь могущественна и предана монарху, что ее ничем не поколебать, но вот слабый желудок их, не имея предварительных оснований в вспомогательных науках, не сваривал сочинений лучших писателей, и все их просвещение остается мишурным.

— Кого же ты числишь, ходячая добродетель, среди главных зачинщиков?

— Да нашего Федора Николаевича и фон дер Бриггена — усердного посетителя Военного общества, Муравьевых, недовольных неудачами по службе… Извольте пробежать глазами список. Здесь все указаны поименно. — И Грибовский протянул Бенкендорфу тетрадку.

Бенкендорф отложил ее в сторону, взглянув мельком, попались знакомые фамилии: Орлов, Пестель, Бурцев, Юшневский, Муравьевы, Шипов…

— Хорошо, братец. Но все-таки, все-таки, где более основательные доказательства? И притом как-то неловко — ты ведь близок с Глинкой?

— Их сколько угодно, ваше превосходительство. Да вот хотя бы такое. В Тверской губернии у некоего помещика должна состояться сходка в установленный заранее членами тайного общества день. Там будут участвовать многие штаб- и обер-офицеры из бригады, которой командует генерал Васильчиков, младший брат Иллариона Васильевича.

В ответ на удар Грибовский нанес еще более мощный удар. «Это шантаж, и шантаж с далеко идущими целями», — подумал Бенкендорф. Теперь деваться некуда. Если Дмитрий Васильевич не донесет по начальству, а Илларион откажется поспешествовать Грибовскому и штука выйдет наружу — неприятностей не оберешься. Верно, дело зашло слишком далеко. А этот библиотекарь не прост, куда как не прост!

Бенкендорф сделал вид, что пропустил мимо ушей фамилию Васильчикова. Грибовского надо посадить на цепь и не давать воли.

— Ну и чем ты объясняешь возникновение сих секретных замыслов?

— Да очень просто, ваше превосходительство. С поверхностными большей частью сведениями, воспламеняемые искусно написанными речьми и мелкими сочинениями корифеев революционной партии, не понимая, что такое конституция, часто не смысля, как привести собственные дела в порядок, и состоя большей частью в низших чинах, мнят они управлять государством.

— А благо отечества что ж, их совершенно не волнует?

— Отдельные личности воспламенены патриотизмом, но общая масса подвержена брожению умов, глубоким невежеством отличается и готова на любое злодейство для удовлетворения личных амбиций и корыстных интересов.

— Ну довольно! Командир корпуса направил тебя в Министерство внутренних дел к графу Кочубею. Ты волен, безусловно, испросить у него аудиенции. Но так как здесь замешаны офицеры гвардейского корпуса, то, я думаю, стоит повременить и собрать более сведений. Я доложу сам о нашей беседе Иллариону Васильевичу, и посмотрим, что можно сделать, не пятная честь корпуса и не возводя напраслины на невиновных.

— Во мне вы можете быть уверены. Я готов содействовать вам всемерно. Насчет напраслины вы не беспокойтесь. Всей тайны при открытии общества никто не достигнет. Многие останутся безнаказанными и по ложному чувству стыда у людей, не желающих прослыть доносчиками, и из-за своего знатного происхождения.

История с Грибовским была ни Васильчикову, ни Бенкендорфу не ко времени. Заткнуть библиотекарю рот невозможно, привлечь к расследованию полицейских графа Кочубея — шаг неосторожный, дела у нас мотать любят и умеют. Муху в слона превратят без особых усилий. Вдобавок донесения Васильчикова и Бенкендорфа в Троппау рисовали благополучнейшую картину. Петербургский гарнизон и, в частности, гвардейский корпус изъявляли полнейшую преданность монарху и не выражали ни малейшего недовольства. И тут подвернулся Грибовский. Но ведь Грибовский, рассуждал Бенкендорф, не просто мелкий доносчик или чья-то подставная фишка. Он человек неглупый. Он будто предвестник каких-то событий. И, очевидно, серьезных. Буря уже началась, она где-то за горизонтом, но первая ударная волна докатилась до берега. Чего это ради Грибовский воспылал любовью к сотоварищам и кинулся к начальству? Куда он раньше смотрел? Речи произносит продуманные, не с бухты-барахты. Значит, то, что раньше Бенкендорфом и отчасти Васильчиковым воспринималось с легкостью, играет, в сущности, более важную роль. Куда ведут споры о форме правления в России? Способ изменения этой формы известен.

Приходилось в глубине души признать, что в гвардии нехорошо и что сборища не следует допускать. Дружеские общества любителей цветов и книг есть, по всей видимости, прикрытие определенных целей. И чем глубже загонять болезнь, тем страшнее станет, когда она выйдет наружу. Семеновский полк крепко держит в руках Шварц, и не с семеновцев надо начинать. Бенкендорф, конечно, имел негласных осведомителей и среди офицеров, и среди нижних чинов. Правда, их сообщения носили приватный характер. Вряд ли императору понравилось бы, узнай он, что сведения о гвардейских офицерах поступают к начальству в обход установленных правил. Тайной военной полиции не существовало, и пока государь не видел причин ее учреждать.