История запорожских казаков. Быт запорожской общины. Том 1 - Дмитрий Яворницкий

Такова была политика Сигизмунда-Августа в отношении украинских казаков, и таков взгляд на казачество того польского общества, которое было пропитано идеями короля.

Преемник Сигизмунда-Августа[877], Стефан Баторий (1576–1586), в отношении украинского казачества пошел по пути своего предшественника. Все отличие политики Батория от политики Сигизмунда-Августа состояло лишь в большей решительности и обдуманности. Стефан Баторий задумал слить всю Южную Русь в один политический состав с Польшей. Но тут, как раз на пороге своих планов, король встретил сильное препятствие со стороны южнорусского казачества: казаки составляли прочный оплот русской народности и надежную защиту православия от других народностей и других вероучений. Обладая политической самостоятельностью, они самовольно выбирали себе старшину, самовольно объявляли войны или заключали мир, самовольно увеличивали число своих собратьев и самовольно делали различные в войске распоряжения. Таким образом, сила украинского казачества была велика. Но эту-то силу Баторий и решился ослабить и даже вовсе довести до ничтожества. «Если казаки нападут на татарские улусы, – писал король в 1578 году, – то это наверно будет без нашего ведома. Мы их не только не желаем содержать, напротив того, желали бы истребить, но у нас в тех местах нет столько военной силы, чтобы совладать с ними. Для достижения этой цели ханский посол советовал нам, во-первых, запретить украинским старостам давать им селитру, порох, свинец и съестные припасы; во-вторых, не дозволять казакам проживать в украинских селах, городах и замках и в-третьих, присылать старших казаков на королевскую службу»[878]. Стефан Баторий начал свое дело ослабления или, в дальнейшей перспективе, и совершенного уничтожения украинских казаков. Так же как и Сигизмунд-Август, Баторий решился одной, самой незначительной, части казаков даровать шляхетские права, а другую, огромное большинство, низвести на степень простого крепостного народонаселения. Шляхетские права были предоставлены только 6000 казаков, остальная же масса казачества, доходившая до 35 000, отчислялась в простые селяне и ремесленники; 6000 казаков внесены были в королевский реестр, или список, освобождались от всяких податей, получали от правительства жалованье, пользовались правами на владение своими прежними землями, свободного выбора старшин и самосуда и получали войсковые клейноды – бунчук, булаву, войсковую печать и королевское знамя. Все 6000 реестровых казаков управлялись назначенным от короля гетманом, имевшим свое местопребывание в городе Терехтемирове, и разделены были на шесть полков – Черкасский, Каневский, Белоцерковский, Корсунский, Чигиринский и Переяславский. Каждый полк находился под начальством сотника и его сотенного помощника, есаула[879].

Разделяя казаков на реестровых и нереестровых, Стефан Баторий имел в виду, чтобы со временем только внесенные в реестр остались казаками, а все нереестровые сделались бы крепостными или поступили под управление королевских старост; даже реестровые, получая от правительства жалованье и находясь в распоряжении главнокомандующего польских войск, должны были сделаться только наемным войском Речи Посполитой. Однако Стефан Баторий не нашел сочувствия в своих реформах: сами польские дворяне упорно отказывались принять в свое сословие 6000 новых членов, а потому ни к участию при избрании королей, ни к посылке своих депутатов на сейм казаки не были допущены. После этого реестровые и нереестровые казаки, соединившись с простым классом посполитых, стали отстаивать силой свои права. Но не добившись ничего и утеряв прежние положения, данные Стефаном Баторием, недовольные казаки стали собираться целыми купами и бежать на Запорожье. Костомаров в своей книге «Южная Русь и казачество» так пишет об этом: «Напрасно поверялось панам и их дозорцам ловить и заковывать гультаев, бегавших из королевских и дедичных имений, и возвращать их на места прежнего жительства, где их могли тотчас же казнить жестокой смертью. Пока Запорожье со всеми днепровскими островами и приднепровскими трущобами не было во власти панов, нельзя было задушить казачества. Бежавший народ находил себе первое пристанище на Низу в казачестве»[880].

При всем этом, пока жив был Стефан Баторий, он все же, как искусный политик, умел ладить с казаками. Но вот с 1688 года польскую корону принял Сигизмунд III. Опасаясь турок, Сигизмунд III решил всячески парализовать военные действия казаков против мусульман. Известны его меры на этот счет. Читаем о них у Маркевича: «Казаки должны находиться под начальством коронного гетмана, от которого должны быть поставлены их начальники. Они дадут присягу, что без воли гетмана не будут воевать ни на море, ни на суше и не примут никого в свое сотоварищество. У гетмана должен храниться казачий реестр; осужденные на казнь не могут быть приняты в казаки; казаки не могут никуда отлучаться без воли старшины; управители частных имений должны удерживать крестьян от бегства на днепровские острова, наказывать тех, кто возвращается с добычей или кто продает порох, селитру, оружие или даже жизненные припасы казаку»[881]. Но, несмотря на все эти и подобные им распоряжения польского правительства, казаки не оставляли в покое турок: с половины XVII столетия морские набеги запорожских казаков на турецкие владения становились все чаще и чаще и год от году значительнее. К тому же и само польское правительство вдруг переменило свой тон в отношении казаков: в 1620 году, ведя войну с турками, оно стало нуждаться в помощи казаков; последние, забыв недавние притеснения со стороны поляков, стали под знамена коронного гетмана и решили войну в пользу Польши. Однако в благодарность за это на состоявшемся после войны 1620 года Хотинском договоре казакам было объявлено, чтобы они с этих пор не смели разъезжать по Черному морю и нападать на мусульманские владения. Читаем снова у Костомарова: «Польское правительство, видя, что распри с Турцией, возбуждаемые казаками, грозят наводнить Польшу разрушительными полчищами восточных народов, почло необходимым прекратить навсегда морские казацкие набеги»[882]. Но казакам без войны нельзя было существовать: по выражению летописца, «казаку воевать, что соловью петь». Как же, однако, воевать, когда польское правительство решительно запретило всякую войну казакам? Что тогда оставалось делать? Тогда естественно оставалось малороссийским и вместе с ними запорожским казакам обратить свое оружие против тех, которые запрещали им войну с мусульманами. Отсюда и понятна первая причина вражды запорожцев к польскому правительству.

К этой главной причине вражды казаков с поляками присоединилось множество и других, не менее важных причин. Бесспорно, что в ряду этих других причин главнейшее место занимала так называемая религиозная уния, введенная на Украине в 1595 году, на Брестском сейме. Уния введена была на Украине старанием и волей польского короля Сигизмунда III, преемника Стефана Батория. Швед родом, католик по вероисповеданию, питомец заклятого, фанатического врага православия и русской народности, иезуита Скарги, поклонник хитрого и властолюбивого папы Климента VIII, Сигизмунд с какой-то лихорадочной поспешностью взялся за введение на Украине унии, втайне предложенной ему римским владыкой. «Уния была изобретением римского папы Климента VIII, – пишет Маркевич. – Это изменение религии было предпринято из выгод чисто частных. Конечно, папам приятно было бы, властвуя умами и совестью всей Европы, владеть в то же время и всеми богатствами, и всем оружием ее. Но так как православные слишком твердо держались праотеческой веры, то Климент VIII изобрел средство, не уничтожая ни одной из вер, соединить обе воедино; это соединение он назвал унией»[883]. «Обида православию была главной, самою чувствительной, горшей обидой для южнорусского народа, при которой все остальные обиды были уже второстепенными и без которой всякая из остальных бед, как бы она ни велика была, была бы сносна. То была душа всего; то был nervus vitae. От унии Украина потерпела такое горе, какого не видала Московская Русь под игом татар, ибо процветание православия еще со времени Владимира для Украины было первым законом и нерушимым залогом народного бытия»[884], – пишет об этом Максимович. Наибольшим злом уния именно была потому, что она и подготовлена без участия и согласия южнорусского народа, и целью своей имела – искоренить его праотеческую веру, и вводилась на Руси мерами безбожными, насильственными, мерами гвалтовными. «А що наібольше же и хвала Божия в церквах православных от тех неприятелей наших, отщепенцев и еретиков ляхов, хощет и усиливается перемените и до заблуждения Римского на унию обернути и гвалтовне (то есть насильственно) преклонити»[885], – пишет гетман Остраница в 1638 году восставшему против поляков южнорусскому народу. «Особливо уния, за милостивым вашего наияснейшего королевского величества позволенем, – пишет гетман Петр Конашевич Сагайдачный королю Сигизмунду III, – теперь з Руси чрез святейшаго Феофана патриарху иерусалимскому знесенная, абы впредь в той же Руси никогда не отновлялась и своих рогов не возносила».