Петербургские женщины XIX века - Елена Первушина

О своей же сопернице по сцене она вспоминает так: «Никогда, во все продолжение одновременной моей службы с Семеновой, я не унижала себя завистью и, еще того менее, соперничеством с нею. Одаренная громадным талантом, но равномерно ему и себялюбивая, Семенова желала главенствовать на сцене. Желание неисполнимое! Превосходная трагическая актриса, она была невозможна в высокой комедии и современной драме (la haute comédie et le drame moderne), то есть именно в тех ролях, в которых я заслуживала лестное для меня одобрение публики. Каждому свое! Неподражаемая Федра, Клитемнестра, Гекуба, Медея, Семенова не могла назваться безукоризненною в ролях Моины, Химены, Ксении, Антигоны, Ифигении.

П. А. Каратыгин в своих „Записках“ рассказывает, как однажды Катерина Семеновна Семенова и Софья Васильевна Самойлова играли наивных девочек в комедии И. А. Крылова „Урок дочкам“; в другой раз, по той же шаловливости, Семеновой вздумалось играть роль субретки Саши в „Воздушных замках“ Н. И. Хмельницкого… Оно действительно было очень смешно; но с тем вместе это было глумление самой актрисы над собственным талантом и над сценическим искусством… Ни за какие блага в мире я не позволила бы себе, в бытность мою на сцене, играть роль в каком-нибудь водевиле!

Впоследствии времени, когда Катерина Семеновна, тогда уже княгиня Гагарина, приезжала в Петербург из Москвы по поводу несчастного семейного процесса ее дочери, она часто бывала у нас, обедывала и проводила вечера. Мы вспоминали с нею былое, ее беспричинную вражду, неосновательное подозрение меня в невозможном соперничестве и от души смеялись…

До самой кончины княгини Гагариной мы были с нею в самых добрых и приязненных отношениях. Когда она скончалась, мы с мужем провожали ее прах на Митрофаниевское кладбище и присутствовали на отпевании. Немногие лица из театрального мира отдали последний долг знаменитой актрисе».

* * *

Летом 1801 года в Россию по приглашению директора императорских театров Петербурга Н. Б. Юсупова приехал Шарль Дидло и возглавил Петербургскую балетную труппу Российских императорских театров.

О двух женах Дидло (обе носили имя Роза) вспоминают как о замечательных балеринах. Первой из них была Роза Вестрис — дочь и ученица знаменитого балетмейстера, незадолго до переезда в Россию родившая сына Карла и впоследствии два года радовавшая петербуржцев своими танцами. Сам Дидло в предисловии к либретто «Амура и Психеи» пишет о своей жене так: «Вестрис-отец, Лепик, покойная моя супруга не обладали ни силой, ни чрезвычайной живостью, туров делали мало, да и те с трудом (их жанр служил им помехой), и все же были они величайшими образцами танца. Есть люди, которые утверждают, что подобная метода устарела. Роза жила и танцевала еще шесть лет тому назад. Танцуй она сейчас, и благородный ее талант был бы по-прежнему всеми любим и особенно отличен теми, кто создан быть ценителем искусства, толкающим его на правильный путь. Прекрасен был твой талант, о Роза!» Роза Вестрис умерла в Петербурге в 1803 году. Впоследствии Дидло женился на танцовщице Розе Колинет, которая обучала танцам великих княжон и много лет преподавала танец в Смольном институте.

Лето чета Дидло проводила на Петербургской стороне, где у них была дача (современный адрес — наб. р. Карповки, 21). Туда они брали своих маленьких учениц, чтобы те могли отдыхать и тренироваться на свежем воздухе. При этом Дидло не фамильярничал с ученицами и учениками — напротив, у него была слава очень строгого и вспыльчивого учителя, он приходил на занятия с палкой и поколачивал учеников, если те совершали ошибки.

* * *

Эпоха Дидло в русском балете ознаменовалась появлением таких замечательных балерин, как Е. И. Колосова, М. И. Данилова, А. С. Новицкая, А. И. Истомина.

Евгения Ивановна Колосова приходилась матерью Александре Михайловне Колосовой-Каратыгиной и теткой Николаю и Любови Дюр. Она училась у балетмейстера Ивана Вальберха и дебютировала в 1796 году (т. е. еще до приезда Дидло) в возрасте 14 лет. Дидло высоко ценил талант Колосовой и поручал ей самые трудные и ответственные партии в балетах «Рауль де Креки», «Венгерская хижина», «Федра», «Тезей» и др. По словам современников, она исторгала своим танцем у зрителей слезы.

Своей лучшей ученицей Дидло назвал Марию Ивановну Данилову, которая стала партнершей и музой приехавшего в 1808 году французского танцовщика и балетмейстера Луи Дюпора. Триумфом Даниловой был поставленный Дидло балет «Амур и Психея».

Газеты писали о балерине: «Прекрасные, благородные черты лица, стройность стана, волны светло-русых волос, голубые глаза, нежные и вместе с тем пламенные, необыкновенная грациозность движений, маленькая ножка — делали ее красавицей в полном смысле, а воздушная легкость танцев олицетворяла в ней, как нельзя лучше, эфирную жрицу Терпсихоры. Данилова участвовала в спектаклях почти каждый день, и чудные поэтические создания Дидло представляли обширное поле, где необыкновенный талант ее мог развиваться в различных видах… Роль Психеи, казалось, была создана нарочно для нее, и она выполнила ее с тем совершенством, которое принадлежит только талантам гениальным».

Имя Душеньки (Психеи) стало ее сценическим прозвищем. Так, историк театра П. Арапов приводит такое стихотворение, посвященное «русской пляске», которую Данилова исполняла вместе с Дюпором:

Во время одного из спектаклей, когда Психея должна была лететь по воздуху, что-то сломалось в театральной машине, и балерину сильно рвануло, от чего она потеряла сознание. В тот же день у нее пошла кровь горлом.

Едва оправившись от кровотечения, Данилова продолжала выступать, исполнив за короткое время свыше шестидесяти главных партий на сценах петербургских театров. Однако болезнь вернулась, и в возрасте 17 лет Данилова скончалась от чахотки.

Анастасия Семеновна Новицкая, еще одна ученица Дидло, была, по воспоминаниям современников, «одаренной танцовщицей и пантомимной актрисой». Р. М. Зотов в книге «И мои воспоминания о театре» отмечал, что в ее искусстве «невыразимая легкость и чистота соединялись с нежностью и скромностью».