Вечный странник, или Падение Константинополя - Льюис Уоллес

Через несколько минут рывки человека стали прерывистыми. Явственный шаг к победе исторг из пасти Жокарда яростный рык: медведь был воистину ужасен и при этом так крепко стиснул своего противника, что тот побелел лицом. Женщины и дети верещали и вскрикивали, а мужчины восклицали с неподдельной тревогой:

— Гляньте-ка! Беднягу сейчас придушат до смерти!

Волнение и страх докатились и до портика; некоторые из дев, не выдержав подобного зрелища, бежали. Лаэль взывала к Сергию, чтобы он спас гамари. Даже княжна не могла угадать, что перед ними — истина или притворство.

Наконец наступила развязка. Человек достиг предела своих сил, выпустил повод и, вяло пытаясь вырваться из огромных черных лап, хрипло вскричал:

— На помощь! На помощь!

Казалось, на новый крик сил у него уже не осталось — он взметнул руки и запрокинул голову, задыхаясь.

Княжна Ирина прикрыла глаза. Сергий перешагнул через балюстраду, но приблизиться не успел — несколько мужчин кинулись цыгану на помощь. Увидев их, гамари положил руку на повод, а другой ухватил язык, свисавший из раскрытой пасти Жокарда; после этого внезапного перехода в наступление он тяжело опустил ногу на лапу своего противника. Сын гордой медведицы с Кавказа тут же рухнул на помост и притворился мертвым.

Тут все поняли, что их провели; всеобщее веселье подстегнула речь, с которой гамари обратился к своим спасителям еще до того, как они оправились от изумления и вышли из оцепенения. Княжна, смеясь сквозь слезы, кинула победителю несколько золотых монет, а Лаэль бросила ему свой веер. Он снова с редкой изысканностью простерся ниц, изумив всех такой благодарностью за милость.

Постепенно спокойствие восстановилось, Жокард вновь пошевелился, а гамари, приказав музыкантам играть дальше, завершил представление танцем.

Солнце жарко сияло на безоблачном небе, и гости рады были отдохнуть в тенистом саду — на дорожках у ручья и под кронами буков и стройных сосен, окаймлявших аллеи. В глубине лощины находился пруд, куда вода поступала по желобу, ответвлявшемуся от акведука, проложенного от самого Белградского леса. Шум бегущего потока привлек к себе многих. От ворот до пруда, от пруда до окончания мыса гуляли отдельные компании, развлекая друг друга рассказами о том, какие радости и невзгоды приключились с ними за последний год. Все подобные встречи проходят более или менее одинаково. Дети играют, влюбленные ищут укромные места, старики делятся воспоминаниями. Тип удовольствия меняется, но оно не пресекается никогда.

Группа специально отобранных мужчин появилась из подвала дворца, вынося корзины с хлебом и свежими фруктами, а также местные вина в бурдюках. Рассеявшись по саду, они принялись угощать гостей, распределяя пищу без оглядки на возраст и сословие. Можно вообразить себе их гостеприимство, а кроме того, вдумчивый читатель увидит в той широте души, с которой княжна потчевала своих гостей, секрет ее популярности среди всех бедняков Босфора. Увидит и другое. Не нужно долгих размышлений, чтобы понять, почему она предпочитала жить рядом с Терапией. Здешние обитатели, особенно те, кому мало благоволила судьба, составляли ее непосредственное окружение, ей нравилось жить там, где она могла сообщаться с ними напрямую.

Этот час княжна выбрала для того, чтобы выйти к своим гостям лично. Спустившись с портика, она во главе домочадцев направилась в сад. Единственная из всех она шла с неприкрытым лицом. Веселое оживление многих людей, мимо которых она проходила, трогало струны радости в ее душе; глаза ее сияли, щеки разрумянились, дух ликовал; говоря иными словами, ее ни с чем не сравнимая краса, под чары которой моментально подпадал всякий, блистала с невиданной силой.

Новость о выходе княжны в сад распространилась быстро — куда бы она ни пошла, гости вставали и больше уже не садились. Время от времени, кивая той или иной группе, она вычленяла знакомых, и для них — будь то мужчина или женщина — всегда находилась улыбка, порой слово. Она шла, и вслед ей неслись благопожелания: «Благослови тебя Бог!», «Да хранит ее Пресвятая Дева!». Снова и снова дети кидали цветы к ее ногам, а их матери преклоняли колени, прося княжну о благословении. У них свежи были воспоминания о тех днях, когда в дом их стучалось горе или болезнь и к нему причаливала лодка княжны, нагруженная лакомствами и сулившая нечто едва ли не более ценное — благодатное ее присутствие, слова утешения и надежды. Долгая, громогласная, продуманная римская овация, звучный триумф никогда не приносили герою-консулу того удовлетворения, которое испытывала сейчас эта христианка.

Она ощущала окружавшее ее восхищение, ей казалось, что она скользит сквозь необычайно чистый и яркий солнечный свет. Она не скрывала, что видит в происходящем свой триумф, помнила и о том, что это дань ее щедрости — триумф на совесть выполненной работы, которую она выполняла с радостью.

Рядом с упомянутым выше прудом, где заканчивалась отведенная под сад земля, путь ее завершился. Отсюда, не обделив вниманием поджидавших женщин и детей, княжна двинулась к вершине мыса. Дорога была широкой и ровной, слева ее окаймляли сосны — некоторые из них живы и по сей день.

Мыс с незапамятных времен пробуждал любопытство. Из покрывавшего его леса первые обитатели наблюдали, как аргонавты бросают якорь рядом с Амиком; здесь же творила свои заклятия мстительная Медея, а если вернуться к реальной истории, придется долго перечислять все те знаменательные события, вид на которые открывался с этой высоты. Когда строитель расположенного внизу дворца решил усовершенствовать склон холма, он разбил на разных уровнях пруды, окружив их высокими, изящно вылепленными стенами; между прудами стояли мраморные павильоны, казавшиеся издалека воздушными куполами циклопического замка; покончив с этим, зодчий свел замысел в единое целое, устлав дорожку плиткой, выстланной в шахматном порядке, в точности повторявшую полы дома Цезаря рядом с Римским форумом.

Почти не замечая других гостей, стоявших на вершине, слуги, сопровождавшие княжну, разбились на группы, она же подозвала к себе Сергия и отвела туда, откуда открывался вид на простор Босфора. Это было ее излюбленное место для наблюдений, его замостили и устроили здесь вместительное сиденье, вырубленное из глыбы местного известняка. Княжна опустилась на него — хотя они и поднимались по затененной дороге, она несколько утомилась и рада была дуновению свежего ветерка на вершине.

Сергий наблюдал за подъемом из хвоста колонны. Он стал свидетелем всех встреч и разговоров. Ему были по душе изъявления приязни к княжне — они казались такими непосредственными и сердечными. После них не осталось никаких сомнений в том, каким она пользуется уважением — по крайней мере, среди простого люда. Послушник получил подтверждение первому впечатлению, которое она на него произвела. То была женщина, которую Небеса щедро наделили благородством и добродетелью. Такие рождались и ранее. Он знал про них из житий, в которых ей подобные всегда возносились над тягостной повседневностью человеческой жизни — не совсем ангелы, но обитающие в тех же ангельских сферах. В монастырях, даже тех, в которые женщинам вход заказан, всегда рассказывают истории о женском совершенстве — монахи делятся ими в перерыве между работой на чечевичном поле и в кельях после вечерни. Говоря коротко, восхищение Сергия княжной достигло такой степени, что он не почувствовал ничего неподобного, когда, медленно шагая вслед за ее свитой, начал отождествлять ее с величайшими героинями церковных хроник и Священного Писания; с матерями настоятельницами, известными своей святостью, со святыми вроде Феклы и Цецилии, с пророчицей, которую оставили одну в пустыне Цин, с жившей гораздо позднее сладкогласной ясновидящей, что вершила суд под пальмой Деворы.