Последние стражи Аарона - Мира Драгович

тех, кого он учил сражаться, ощерился, прежде чем сбить его с ног, и вогнать лезвие меча в грудь. В ход пошел и нож, врученный Рейном.

Эрло думал, что Петра вновь сбежала, но нашел ее со стрелой с до боли знакомым оперением в шее.

— Хм, — задумчиво заговорила Селма, вновь явившись из ниоткуда. — Сто двадцать шагов.

Пелена спала и Эрлоис услышал тишину, понял, что все, кто пришел с Петрой, мертвы или скрылись. Растерявшись, он утер ладонью чужую кровь с лица, и с немым вопросом уставился на горянку.

— Я стреляла со ста двадцати шагов, — пояснила девушка. — И как же я рада, что эта стерва, наконец, во Тьме.

Эрло согнулся над телом Петры, распахнул ее куртку, нащупал под ней знакомый предмет, и вытянул тот на свет луны. Его нож с кроваво-красной яшмой на рукояти. Он расхохотался, увидев на безвольно вскинутой руке мертвой Петры то, что он уже и не надеялся отыскать — фамильный перстень Толдманнов с костью все еще белой как снег. Лезвие ножа грозно сверкнуло, и Эрло задумался о том, сколько граней может быть у свободы.

— Уф… Мерзость… — сморщилась горянка.

Впервые в жизни последний из Толдманнов позволил себе надеть окровавленную реликвию своей семьи на палец, где ей было самое место.

— Теперь и я рад, — едва слышно проговорил он, и улыбнулся звездам, проглядывающим сквозь кроны сосен.

Королевский дворец, тронный зал. Дагмер

Создатель учил смирению. Он был безлик, оттого Ивэн видел его как вечный и нескончаемый свет. Он простоял на коленях в часовне все утро, истово молясь, всей своей кожей ощущая, как над ним сгущается вязкая и беспросветная тьма. И он не был способен отогнать ее прочь. В этой борьбе проигрывала и молитва, и даже самая нежная улыбка Анны.

Она помогала ему, чувствуя, как над ним клубится тревога. Даже теперь именно она говорила с торговцами из гильдии, сидя по левую руку от него на дубовом троне. Ивэн невольно залюбовался ею. Горделивая осанка настоящей леди, золото волос, сметливый ум, звонкий пленительный голос. Временами он думал, что эта девушка слишком хороша для него. Она оставалась королевой всегда, не поддаваясь ни излишней радости, ни бурям. Он же не мог ничего с собой поделать — ерзал на троне как мальчишка, подпирая подбородок кулаком, ловил на себе вопросительные взгляды торговцев.

— Там, где мы не можем поднять цены на эликсиры, следует говорить о снижении налога, Ваше Величество…

Ивэн провел рукой по волосам.

— …убедите Роллэна Локхарта поднять цену… его упертость во вред его собственной гильдии… двум гильдиям города нужна ваша помощь…

Ивэн расстегнул ворот удушливого дублета.

— …никто из нас не хочет торговать себе в убыток…

Он не выдержал и, погладив Анну по руке, сорвался с места, быстрым шагом покинул тронный зал.

Этой ночью во сне он видел медведя. С того заживо содрали шкуру, и это видение бесконечно представало у него перед глазами. Ведь накануне он получил письмо, выведенное рукой Эрлоиса Толдманна.

«Быть может, Гален во многом прав? Верю, что однажды и ты поймешь его».

Эти слова Ивэн проговаривал про себя великое множество раз. И сделал это снова, вслух, почти добежав без плаща на вершину крепостной стены, защищающей замок. Он знал, что это ложь, угодная его брату. Но что, если нет? Что если той тощей дикарке не стоило доверять?

Он вцепился глазами в кромку леса, в голые черные ветви, в вечнозеленые сосны, зная, что где-то там ютятся отступники, а среди них — его друг. Каждый миг жизни тому грозила опасность.

— Ты сам не свой, сынок, — грубый голос Стейна раздался за спиной Ивэна.

Он разозлился, инстинктивно готовясь к нравоучениям. От его глаз не скрылось, что Локхарт встревоженно пялился на него из дальнего угла тронного зала.

— Зачем ты проследил за мной? — бросил Ивэн, не обернувшись.

— Я не следил. Но мне захотелось присмотреть за тобой. Как я присматривал за Райсом, потом — за Роллэном. Я знаю, каково это, когда ты молод, и у тебя разом болит весь мир.

Ивэн шумно выдохнул. Нельзя было не признать, что Локхарты остались его последней опорой.

— Мой мир словно утекает сквозь пальцы, — нехотя признался Ивэн.

— Значит, ты должен крепче сжать свои кулаки, — Стейн встал с ним рядом, плечо к плечу.

— Сжать, чтобы ударить?

Накануне они спорили до хрипоты. До тех пор, пока Ивэн в приступе гнева не швырнул тяжелый кубок об стену. Его испугала собственная ярость, ведь так беспрекословно ей отдавалась лишь его мать. Шрам, оставленный таким же кубком на его лице, красноречиво напоминал об этом.

— Я думал, мне удалось тебя переубедить, — едва слышно и вкрадчиво проговорил Стейн. — Ты король. Ты не волен губить жизни подданных, поддаваясь своим порывам.

— Я не прощу себя, если мой брат убьет Эрло, — Ивэн заговорил еще тише, желая быть услышанным без напоминаний о долге. — Я не прощу себя, если он нападет на город и кровь все равно прольется.

— Эрлоис ловкий проныра и был таким всегда, сколько я его помню, — Локхарт положил руку на плечо юного короля, заглянув в его глаза. — Если Гален нападет, мы дадим ему бой. Пусть попробует взять Дагмер штурмом с горсткой отбросов. Иногда важно удержаться и не напасть первым.

Ивэн лишь рассеяно спрятал взгляд, снова уставившись на лес.

— Иногда я думаю, как сложились бы наши жизни, если бы моя мать не выжила из ума, если бы я никогда не попал в Каменный бор? Что если бы Гален не избрал магию крови, и если бы отец был все еще жив? Но я вынужден представлять себе, что случилось с Мириам в этом проклятом лесу, что уже случилось и еще случится с Эрло. Я должен представлять себе, как убью брата или как он разделается со мной. А ведь окажись Морган хоть немного слабее, мы бы остались в этом мире вдвоем — я и моя Тень.

— Если вы встретитесь лицом к лицу, помни, что его рука не дрогнет, — сокрушенно предупредил Стейн. — И вот только тогда ты должен будешь ударить первым, забыв о том, что он — твой брат.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

ПАДЕНИЕ

На пути к стенам Дагмера

Эта ночь настала. Время не могло пойти на излом или замедлить ход. Оно было беспощаднее самого страшного корсианского наемника, а Эрлоис знал многих из них. Время ни с кем и никогда не могло сравниться по своей жестокости и только сминало собой дни, ночи и жизни. Он оттого и