Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье
Шрифт:
Интервал:
Генерал подошел к Оливии и взял ее за руки; она спросила:
«Вы надолго в Париж?»
«На два месяца».
«Два месяца! Это много для того, кого ждут великие дела…»
«О! С вашей помощью они пролетят незаметно!»
«Нет, не скажите. Я уже не так свободна, как раньше. Сейчас я кругом в заботах: обнаружились родственники моего отца, прозябавшие в нищете, в том числе и две юные девушки. Я взяла их к себе на воспитание, этим я и занята».
Она умолкла, а затем печально вздохнула:
«Я сделаю их добропорядочными женщинами. Итак, как видите, мы сможем встречаться иногда, не очень часто; тогда-то и поболтаем еще, как сегодня».
Руки Оливии, пока она произносила эти слова, оставались в его ладонях… Виктор, жадно слушая и пожирая ее глазами, нежно притянул ее к себе.
Но Оливия вдруг резко высвободилась, вскрикнув:
«Нет, Виктор, нет! Одной победой больше – разве это имеет для вас какое-либо значение? Не ставьте на кон дружбу ради минутного триумфа: ведь я могу возненавидеть вас, Виктор, а то и еще хуже, могу вас разлюбить…»
Затем, глядя на него с любовью, она быстро прильнула к нему на мгновение, поцеловала в лоб и воскликнула с прелестной радостью в голосе:
«Ведь я люблю вас!»
После чего она распахнула дверь, отступив в комнату, в которой ее юные воспитанницы упражнялись на фортепьяно.
«Прощайте, – сказала она генералу. – Настал час нашего урока. Теперь я словно мать семейства, которая принимает старых друзей в тесном семейном кругу».
Господин де Мер удалился. Я не мог бы лучшим образом выразить испытываемые им чувства, кроме как прихватить с собой письмо, которое он написал, вернувшись к себе:
«Оливия, как я благодарен вам за вашу любовь и за то, что люблю вас! Вы даже представить не можете, как я вам признателен. Вы вернули мне жизнь, душу и будущее; я несказанно горд, верю и надеюсь на большее; я вновь стал молодым, молодым и ревнивым. Да-да, ревнивым, ибо, выходя от вас, я видел, как у вашего дома остановился экипаж одного из тех блестящих молодых людей, что были с вами в Опере, в ложе, в которую я вошел как посторонний. Оливия, на коленях умоляю вас, не обманывайте меня! Я знал и раньше, что можно начать новую жизнь, возобновить карьеру, прославиться; но только от вас я узнал, что можно возродить выжженную душу. Сердце мое, того гляди, выскочит из груди, голова горит, я плачу и смеюсь. Я люблю, люблю. Не лгите мне, Оливия! Не превращайте высшее счастье в презренный анекдот! Благодарю вас, благодарю вас на коленях. Любите меня, любите! Я люблю вас так, что даже боюсь вас».
Письмо осталось без ответа; лишь через несколько дней генерал решился навестить Оливию. На этот раз она была не одна: у нее гостил тот самый щеголь, которого генерал видел недавно у ее дома. Виктор явно испытывал все нетерпение и возбуждение, присущие ревнивцу, а Оливия проявила покорность, свойственную истинной любви. Она выпроводила щеголя, причем сделала это весьма неловко, настолько неловко, что на следующий день весь Париж говорил о ее новом «официальном» любовнике – господине де Мере.
Прослышав об этом, он примчался к Оливии, вне себя от огорчения и ярости; она уже знала обо всем и на гнев генерала ответила улыбкой:
«Я очень признательна, что вы так вскипели из-за моей чести; этим вы доставили мне удовольствие самое сильное в моей жизни; но, уверяю вас, клевета нисколько меня не трогает. Я имею полное право говорить, что это ложь, причем не в свете, а самой себе: ведь я не захотела стать вашей любовницей и не буду принадлежать вам никогда».
Слово «никогда» было правдой; это должно показаться тебе тем более удивительным, что Оливии предстояло сражаться не только со склонностью своего сердца, но и с обаянием пылкого мужчины, чей дрожащий от страсти голос и лучившийся взгляд она не могла слышать и видеть без детского волнения и трепета. И битва эта продолжалась не один день: то были упорные и мучительные сражения, из которых она двадцать раз подряд выходила победителем, сражения против исступлений страсти, ибо господин де Мер преследовал ее повсюду и непрестанно. Вынужденный вернуться в армию, он пользовался и положенным двухнедельным отпуском, и любым перерывом в военных действиях и за двести лье мчался в Париж; он появлялся у нее внезапно, когда она грезила о нем, полагая, что он где-то далеко, и говорил:
«Я прискакал из Рима поболтать с вами часок».
И тогда Оливия подавала ему руку, а потом прижимала ее к сердцу, которое прыгало от несказанного счастья: затем она не сводила с него глаз, пожирая его взглядом, который отдавал ему всю ее душу и в то же время упивался его душой – но дальше этого дело не продвигалось, ибо она немедленно спасалась бегством, если он вдруг забывал о принятом ею непоколебимом решении. А все потому, что Оливия любила столь новую для нее любовь, любила это возвышенное, безмерное и исключительное чувство, целиком и полностью завладевшее ею, чувство, которым она буквально дышала, и она не хотела рисковать им ради минутной слабости, после которой, как она знала лучше, чем кто бы то ни было, последует столько разочарований.
Это продолжалось целых два года.
– Два года?! – изумился Луицци. – С ума сойти! Но уж, конечно, через два-то года…
– Через два года, – прервал его Сатана, – господин де Мер был убит. Оливия оплакивала погибшего генерала с тем же священным трепетом, с каким любила; она берегла малейшие воспоминания о нем, какие только сумела сохранить в своей памяти; затем, по прошествии года, она из любви к нему приняла решение обустроить свою жизнь и вышла замуж за единственного человека, чьей любовницей она являлась достаточно долго для того, чтобы заставить его совершить самое великое из безумств: она вышла за финансиста Либера, который выкупил земли Мариньон и превратился в господина де Мариньон.
– Ага! – воскликнул Луицци. – Инстинкт мести меня не обманул! Я ведь знал, что Оливия, куртизанка и потаскуха, – это и есть та обнаглевшая тварь, которая посмела выгнать из своей гостиной несчастную Лауру! И в итоге она вышла за жалкого выскочку Либера, за мешок, набитый до отказа ворованным золотом! Достойный союз хищника и шлюхи, порожденный, видимо, непомерным тщеславием и неуемной жаждой блистать! Ага, госпожа де Мариньон, вы вполне заслужили такого зятя, как господин де Бридели, и он у вас будет, клянусь вам! Что же ты молчишь, Сатана?
– Жду, чтобы продолжить историю госпожи де Мариньон.
– Разве ты уже не подошел к концу?
– Нет еще. После свадьбы она воспользовалась состоянием мужа и своими старыми связями, чтобы создать то общество, часть которого ты видел. Она заплатила за это очень дорого, став рабыней малейших его требований. Уязвимой со всех сторон госпоже де Мариньон пришлось покорно перенести самые жестокие из унижений, но она выстрадала их терпеливо, ибо стала матерью; и нежелание краснеть перед дочерью заставило ее набросить на прошлое вуаль добродетели.
– И из-за своего прошлого она унизила госпожу де Фаркли?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!