Немцы - Александр Терехов

— Если вы располагаете, например, месяцем, — мальчик говорил что-то противоречащее законам жизни собственного костюма и галстука, знакомого риелтора тяготило это излишество, он поднимал брови: ну на хрена… — ваши потери могут быть существенно ниже. Может быть, у вас есть хотя бы две недели? Или вы уезжаете? Может быть, перенести отъезд?

— Закончим завтра, — то, что сказал Эбергард, почему-то прозвучало как «умер», и все сразу закачали головами и скорбно сжали губы.

— Понял. Ну что ж. Двадцать четыре миллиона, — мальчик пожал Эбергарду руку. — До завтра.

— Мы договорились окончательно?

— Да. Вы сомневаетесь в моей правомочности? Двадцать четыре. Сумма не изменится.

— Через час вы позвоните: так получилось, что ваш генеральный директор был не в курсе, а теперь в курсе, устроил скандал, кричал, грозил уволить, вообще запретил покупать эту квартиру, и вы его еле уговорили, но самое большее, что он дает, вы выбили из него! — двадцать два пятьсот. В шесть утра предупредите: если хочу получить наличными в условленные сроки, придется взять на себя расходы по обналу. В девять: еще заплатить инкассаторам. Двое и водитель. Перед оформлением сделки выяснится: ваш юрист на срочном выезде в Подмосковье, уже не вернется, а ближайший юрист, способный всё оформить, берет пять процентов от суммы. Или — всё откладываем на неделю, — Эбергард перечислял без обиды: просто хочу выяснить, на что рассчитывать.

Мальчик серьезно кивал каждому слову, смотря Эбергарду куда-то в грудь, и, дослушав, сказал:

— Вы получите завтра двадцать четыре миллиона, наличными, в рублях. Мы договорились на эту сумму. Она окончательна. До завтра.

Эбергард не пошел в лифт.

— Вы с нами? Остаетесь? Отдать вам ключи?

Поколебался и:

— Нет. Я так, — он остался и сбоку, оставаясь незаметным, украдкой посматривая на свежеустановленную дверь, отмытую от строительной пыли, — дверь весело уставилась глазком на соседку напротив, заодно косясь градусов на триста шестьдесят, дверь, скрывавшую топот веселых маленьких ног; он расслышал крик Улрике: «Сколько можно звать? Все завтракать!» — и свой голос, и сторожил: не приближаются ли голоса, не собираются ли открыть дверь, вести в сад или школу; переступил поближе к выходу на пожарную лестницу — успеть выскочить, если что, чтобы не увидели, как подслушивает, о чем разговаривают гости за большим столом (наверное, у Эбергарда юбилей, все замечают: Эрна от него не отходит); вот, дождался: вот Эрна, бежит впервые по квартире и кричит от восторга, распахивая… И еще дверь, и еще. И еще! — и замирает посреди собственной комнаты; он увидел ее лицо, отражение каждой вещи, разных цветов в ее глазах, на самом деле отражается одно — его любовь; не выдержал и улыбнулся: столько в своей комнате она расскажет перед сном… Ночью он зайдет поправить одеяло. Эбергард видел: эти люди, что поселились и останутся жить, смотрят из своих окон на юг, и особенно нравится: вид на север: как удобно встала кроватка, покупали под размер, хорошо, что предусмотрели видеонаблюдение за няней… Такая большая квартира, что, когда звонят в дверь, надо долго идти. Когда звонят в дверь, Эбергард начинает свой путь издалека — из кабинета, и из каждой комнаты на его пути выходит еще человек: улыбается Улрике, выбегают дети, выглядывает его мама — всем интересно: кто пришел? Все идут за ним — открывать, большая семья. Всё есть. Вернее — будет; значит, почти есть, просто дорога будет чуть длиннее, Эрна будет чуть старше, и он — чуть старее, чуть меньше им быть вместе, но ничего… Нормально, ничего.

Эбергард ткнул покрасневшую кнопку вызова, лифт, отвернулся и вытер лицо, хотя на самом деле ничего такого не происходило, будет другая квартира, просто чуть позже, может быть, не так как бы масштабно… посмотрел на мокрую руку и не стал ждать лифт… Утром его позвал Хассо, ты там не сильно занят? — от Хассо тепло, в префектуре ничего не почувствовал, место, хорошо знакомое ему, вот только Хассо страдал, словно после чего-то болезненного отходила заморозка:

— Гоняли, ба-алин, хоронить Ельцина. Префектов с замами!., изображать простых жителей!., толпа такая, в кашемировых пальтишках, и никто руки поднять не может от тяжести золотых часиков, промерз, балин, в своем пальтишке, что купил на распродаже в Дубаях, дожили: уже на похоронах выполняем программу «Зритель», а то икону встречали… Но все, конечно, оценивали позицию мэра.

Что-то вспоминалось из прошлого:

— И как?

— Несильная позиция. С семьей не шел. С президентом не шел, и даже позади президента не шел. Вообще — за оцеплением фэсэошников шел. Похоже, не утвердят. Ну как вы, Виктория Васильевна? — потому что зашла Бородкина, Смородино, муниципалитет.

— Выборы обеспечили. Районное собрание дружно работает, — глазами с Хассо на Эбергарда, угадывая, пробуя такой тон и такой.

— И голова у вас взлетела до самого космоса…

Бородкина смеялась, вытирая настоящие слезы:

скажете… Скучаем без вас! — сопровождая взглядом каждое перемещение Хассо — он отлучился в комнату отдыха за двумя скрепленными листками.

— Хочу почитать вам, та-ак… Генеральный директор спортивно-развлекательного комплекса «Смородино — здоровье, будущее, доброта» в прокуратуру: полтора года не можем начать строительство комплекса из-за проволочек со стороны муниципалитета при согласовании проекта, несем убытки, тра-та-та… Такого-то числа к заявителю пришел человек, представившийся Владиславом, зятем госпожи Бородкиной Вэ Вэ, руководителя муниципалитета… И разъяснил при свидетеле таком-то, что хотел бы на правах частной собственности владеть ста квадратными метрами в будущем комплексе. А если так не случится, то муниципалитет не согласует проект никогда, для предпринимателя это непозволительное обременение, да и противозаконно, вымогательство. Аудиозапись беседы с лицом, представившимся Владиславом, прилагается, — и ловко убрал листки под стол, когти Бородкиной хапнули пустоту. — Ну что, крыса?!

Эбергард не смотрел на Бородкину, но видел, как трясутся ее губы и волнами по коже идет красный, синий, белый цвет, каждый раз смывая глаза до полной неразличимости, а потом они нелопнувшими болезненно-белесыми пузырьками проявляются и взмаргивают вновь.

— Это надо остановить, — Бородкину словно погрузили в какое-то несвойственное состояние и там, в состоянии, ей показывали страшный сон про нее, что-то надвигалось, — Хассо, остановите, умоляю!!!

— Иди отсюда, — послал Хассо. — И напомни там специалистам органов опеки: скоро суд!

— И я пойду, — сразу собрался Эбергард. — Спасибо! Что ты такой недовольный?

— Да задолбали Пятикуровским кладбищем. Мэр каждую неделю с объездом. Все префектуры подключились, миллиард изыскали из фонда чрезвычайных ситуаций… Швейцарию делаем! Газоны! Фонтаны! Переложили все теплотрассы — под землю! Кипарисы, блин. Кедр. Мрамор и гранит! Дорожную развязку! — остатки прежнего Хассо насмешливо взглянули на Эбергарда. — Понял, где похоронен отец Медведева? Вдруг захочет навестить, а у нас — вон какое благоустройство! Кованые решетки! Корзины цветов — посреди промзоны! Очистные сооружения в форме каскадов прудов! — Хассо раскинул руки и прокричал: — Скульптурные группы скорби!!!