Секрет опричника; Преступление в слободе - Борис Сударушкин

На всякий случай я попросил адрес жены и дочери Ивана Темина, пропавшего без вести на фронте, хотя характеристика, которую Нина Сергеевна дала его вдове, мало располагала к желанию встретиться с ней.

Основное место в альбоме занимали фотографии единственного сына Нины Сергеевны: от грудного возраста до портрета на Доску почета. Если во всем остальном Нина Сергеевна показалась мне вполне здравомыслящей женщиной, то ее отношение к сыну было преувеличенно восторженное. К своему солидному, полувековому возрасту он остался холостым, но это, как я понял, мало расстраивало Нину Сергеевну. У меня даже сложилось впечатление, что она безмерно рада этому обстоятельству, которое позволяло ей любить сына безраздельно.

Далее в альбоме шли фотографии многочисленных знакомых Нины Сергеевны и ее собственные, сделанные в основном в домах отдыха и на курортах.

– А это мой брат, который и сейчас живет в Листвянске, – показала она на последней странице фотографию мрачного вида мужчины с черными усами. – Из семьи Крашиловых он мой самый близкий, оставшийся в живых родственник, но мы с ним даже не переписываемся. Представляете – он до сих пор не может простить мне то, что я вышла замуж за Игната Прохоровича…

У меня не было теперь сомнений, что именно этот человек написал из Листвянска письмо, оказавшееся затем в отделе Марка. Но только ли старая вражда к семье Теминых, вызванная какими-то слухами, заставила его написать это злое письмо? Ведь прошло столько лет! Не было ли другой, более серьезной причины, о которой Нина Сергеевна не знала или умышленно умалчивала ее?

Впрочем, подумал я, вряд ли эта женщина стала бы лукавить в разговоре со мной – скорее она страдала излишней словоохотливостью, чем скрытностью: пришел абсолютно незнакомый ей человек, а она раскрывает ему всю подноготную своей семьи, словно священнику на исповеди.

Однако какое-то смутное чувство неудовлетворенности от разговора с ней у меня все-таки осталось, словно я не узнал самого главного в истории семьи Теминых. Именно это чувство и заставило меня обратиться к Нине Сергеевне с просьбой на время дать мне фронтовую фотографию ее мужа.

– У меня есть знакомый – замечательный фотограф. Он переснимет эту фотокарточку, и я возвращу ее вам, в придачу подарю хорошую, увеличенную фотокопию.

– А вы ее не потеряете? – с испугом спросила Нина Сергеевна. – У меня ведь такой другой больше нет.

Я заверил Нину Сергеевну, что этого не случится, и мы расстались, чтобы встретиться через две недели, когда она вернется из пансионата домой.

Только на обратной дороге я подумал, что фотография Игната Темина мне, собственно, не нужна – вряд ли она поможет прояснить историю Теминского золота. Но слово, данное Нине Сергеевне, надо было сдержать. Поэтому, проехав свою остановку, я сошел с автобуса на конечной остановке, возле Спасского монастыря.

Шофер затеял проверку билетов и пропускал пассажиров только через переднюю дверь, а к задней выстроилась очередь новых пассажиров. И тут, среди них, сквозь автобусное окно, я увидел сына Нины Сергеевны – Алексея Темина. Его вид поразил меня: весь какой-то помятый, на сером лице синие подглазины, движения резкие, нервозные. То и дело он нетерпеливо посматривал на ручные часы, видимо, досадуя, что отправление автобуса задерживается.

Я хотел было подойти к нему, но, пока раздумывал, он занял место в автобусе, так и не заметив меня.

Дождавшись, когда автобус отъехал от остановки, я пешком направился к знакомому фотографу, жившему неподалеку. Встреча с Теминым не выходила у меня из головы. Я перебирал в памяти все подробности нашего разговора с ним и не мог найти ничего такого, что заставило бы его изменить свои планы и вместо служебной командировки отправиться к матери, ехать к которой еще вчера он не собирался. В том, что целью его поездки была встреча с матерью, у меня не оставалось сомнений.

В конце концов я пришел к выводу, что наша вчерашняя встреча с ним не имеет к этой поездке никакого отношения.

Мне повезло: мой знакомый фотограф, милейший старик, был дома и только что закончил печатание фотографий, заказанных ему местным издательством. Все необходимые растворы еще сохранились, потому он взялся тут же, при мне, переснять фотографию Игната Темина.

Буквально через полтора часа я с готовыми снимками вернулся домой. Едва успел переодеться, как раздался телефонный звонок. Удивительное совпадение: мне позвонил именно тот человек, о котором я думал в эту минуту, – Алексей Игнатьевич Темин.

Наспех поздоровавшись, он заявил:

– Я возвращаюсь из пансионата, где отдыхает моя мать. Она сообщила мне, что утром вы были у нее.

– Да, я решил не ждать две недели и навестил ее сегодня, пока выдалось свободное время. А в чем дело?

– Наверное, вы заметили, что моя мамаша не по возрасту впечатлительная женщина, склонная совершать необдуманные поступки.

– Мне Нина Сергеевна понравилась – добрый и общительный человек.

– Ее общительность иногда выходит за разумные рамки, – оборвал меня Темин.

– Что вы хотите этим сказать? – все больше удивлялся я его раздражительному тону.

– Она отдала вам единственную фотографию, присланную отцом с фронта. Возмутительная безалаберность.

– Но я обязательно верну эту фотографию!..

Темин опять не дал мне договорить:

– Моя мамаша находится в таком возрасте, когда ее можно убедить в чем угодно. Короче, я требую, чтобы вы сегодня же вернули мне фотографию.

Я чуть было не сказал, что она мне больше не нужна, поскольку уже перефотографирована, но спохватился – поведение Темина показалось мне странным. Чего доброго, он заставил бы меня отдать и копии.

– Хорошо, через час я приеду к вам с фотографией, – подчеркнуто огорченно произнес я.

– Вам незачем ехать на другой конец города. Я вышел из автобуса в Крестах, неподалеку от вашего дома. Подходите к церкви, я буду вас ждать, – и Темин повесил трубку.

Его вызывающая грубость разозлила меня. Одеваясь, я подыскивал самые желчные и язвительные слова, которые скажу ему при встрече. Мало того, что он недоверием оскорбил меня – он неуважительно, словно о выжившей из ума старухе, говорил о собственной матери!

Наверное, если бы остановка находилась около моего дома, я выложил бы Темину все, что думал о нем. Но до нее было минут десять ходьбы, и за это время я смог взять себя в руки, злость уступила место удивлению. Почему так болезненно воспринял он то, что его мать отдала мне фотографию мужа? Откуда эта раздражительность, которой и в помине не было вчера?

Наша встреча с Теминым возле церкви на Московском шоссе была похожа на встречу агента со связником из какого-нибудь детективного фильма – я протянул конверт с фотографией, он молча кивнул мне, я – ему, и мы расстались, так и не сказав друг другу ни слова. Ладно, я был зол на него за оскорбительный разговор со мной по телефону. Но почему он, даже получив фотографию назад, вел себя так, словно я в чем-то перешел ему дорогу?