Секрет опричника; Преступление в слободе - Борис Сударушкин

– Тактический ход, чтобы запугать строптивых бояр, не больше, – невозмутимо произнес Окладин.

– О том, что Грозный начал относиться к сыну с подозрением, сообщил полякам бежавший из Москвы слуга царского лейб-медика. «Между отцом и старшим сыном возникло величайшее разногласие и разрыв, – утверждал он. – Многие пользующиеся авторитетом знатные люди с благосклонностью относятся к отцу, а многие к сыну, и силы в оружии».

– Царевичу Ивану в то время было всего семнадцать лет. Вряд ли в таком возрасте он мог быть опасен Грозному.

– Опасность исходила от боярства, которое группировалось вокруг царевича. И тому есть конкретное подтверждение. Сразу после Новгородского погрома Грозный нашел измену и в Москве, на рыночной площади вместе с новгородцами были жестоко казнены печатник Иван Висковатый и казначей Никита Фуников. Оба дьяка – ставленники бояр Захарьиных, родственников царевича по материнской линии, которые всячески подогревали его честолюбие.

– И какой вывод из этого?

– Казнями в окружении Захарьиных Грозный как бы предостерегал царевича от участия в придворных распрях. Но тот не внял предостережению, все больше запутываясь в паутине заговора против собственного отца.

– А где доказательства? – не сдавался Окладин. – Все это только слухи и предположения. Где факты?

– Я вам и называю факты, одни только факты, – рассердился Пташников. – Грозный намеревался лишить царевича прав на престол и осуществил это, когда в 1575 году отрекся от короны, посадив на царский трон татарского хана Симеона Бекбулатовича. В том же году из России пытался сбежать царский медик Елисей Бомелий, но был пойман в Пскове и возвращен в Москву. Подозревая царевича в измене, Грозный именно ему поручил допросить своего бывшего лейб-медика, который, по предположению царя, был связан с заговорщиками. Последовали новые казни близких царевичу людей. Хотя самого царевича Грозный не тронул, но подозрения его не рассеялись. Московский летописец прямо написал об этом, что царь «мнети почал на сына своего царевича Ивана Ивановича о желании царства».

– Сохранилось и другое свидетельство – когда Грозный тяжело заболел, он вызвал в Александрову слободу старших бояр, духовенство и объявил, что «по себе на царство московское обрал сына своего старшего князя Ивана». Вряд ли бы Грозный назначил царевича своим наследником, если бы подозревал его в измене.

– А может, Грозный пошел на хитрость – решил посмотреть: как царевич поведет себя? Сразу по выздоровлении он резко изменил свое отношение к сыну. Незадолго до убийства царевича в Польшу бежал родственник Богдана Бельского, утверждавший, что Грозный не любит сына, бьет его палкой. Об этом же ходили слухи и в народе – будто бы царевич как-то пригрозил отцу опустошить мечом и огнем его владения, отнять часть его царства. За это якобы Грозный и возненавидел сына. Но я считаю, Грозному стало известно об участии царевича в заговоре. Эта версия связывает все приведенные мною факты в единую цепь доказательств, – убежденно заявил краевед.

– С таким же успехом все эти факты можно объяснить и преступной натурой царя, – стоял на своем Окладин. – Вспомните его собственное признание: «По моим грехам и сиротству в юности многие зло погибли из-за беды междоусобной, а я вырастал в небрежении, без наказания отца своего и матери, и навык злокозненному обычаю бояр, мудровал, как они».

– Вот видите! – воскликнул Пташников. – Грозный мог объективно оценивать себя и свои поступки. Он – человек своего времени: жестокого, противоречивого, переломного. В три года остается без отца, в восемь – без матери. С самых ранних лет был свидетелем убийств, казней, измен, кровавой борьбы за власть, в которой шли на любые преступления.

Окладин слушал краеведа недоверчиво, но не перебивал его.

– Все это не могло не вызвать озлобления, ненависти к боярам, которые, помыкая им, воспитывали в нем жестокость и коварство. Воспитывали, не зная, что эти уроки ненависти дорого им обойдутся. Были и вспышки необузданной ярости, и фиглярство, и непоследовательность в политике, и военные ошибки, но человек он по-своему незаурядный. Если подходить к Грозному не предвзято, то вы найдете в нем и глубокую образованность, и живую натуру, и острый ум. Впрочем, озлобленный до предела…

Пташников помолчал и уже другим, сдержанным тоном сказал:

– Один из историков справедливо написал, что если бы Грозный умер раньше, хотя бы во время успехов в Ливонской войне, то историческая память присвоила бы ему имя великого завоевателя, создателя крупнейшей в мире державы, подобного Александру Македонскому. Но судьба распорядилась иначе, и в человеческой памяти он действительно остался как олицетворение жестокости и насилия. Но это не вся правда об Иване Грозном.

Окладин словно дожидался этих слов и заговорил язвительно, тяжело роняя слова:

– Правда состоит в том, что его жестокость не принесла России ничего, кроме страданий и бедствий. Не случайно именно его примером пытались оправдать необходимость репрессивной, ничем не ограниченной диктатуры. Выходили фильмы, писались книги, ставились спектакли, в которых его представляли мудрым мыслителем, великим государем, талантливым военачальником. На авторов сыпались премии и награды, а довольный заказчик уверял себя, что история все оправдает, даже массовые убийства ни в чем не повинных людей. Но оказалось, историю нельзя вывернуть наизнанку, рано или поздно своими именами будут названы и герои, и преступники…

По тому, как хмурился краевед и суетливо потирал руки, было ясно, что рассуждения Окладина так и подмывают его ринуться в бой. Что он и сделал, как только историк произнес последние слова:

– Образование централизованного государства не могло обойтись без жертв, без борьбы, без заговоров. Измена представлялась Грозному тысячеголовым чудовищем – отрубишь одну голову, а вместо нее десять вырастает. Отсюда видения Страшного суда, мысли о бегстве в Англию и отказе от престола, постоянное предчувствие смерти и подозрительность, которая распространялась даже на самых близких ему людей. Но вы не можете отрицать, что кроме репрессий в деятельности Грозного были и положительные моменты.

– Что вы имеете в виду? – усмехнулся Окладин. – Присоединение Казанского ханства не спасло Москву от набега крымского хана. Ливонская война, несмотря на огромные жертвы, закончилась полным провалом. Присоединение Сибири началось помимо государственной власти, нет тут заслуги Грозного. Учреждение опричнины ударило не только по боярам, но и по крестьянству – поля опустели, деревни обезлюдели. Не лучше было и в городах – судьба разграбленного опричниками Новгорода тому пример. Не было революционера на троне, каким совсем недавно пытались представить Грозного, чтобы обосновать новоявленную диктатуру…

Окладин замолчал, не договорив.

Мне подумалось, что, хотя бы в общих чертах, психологический портрет Грозного сложился в моем сознании, однако по-прежнему в этом портрете черной дырой зияло преступление, совершенное в Александровой слободе. Неужели мы на том и закончим наше следствие по делу об убийстве царевича Ивана, так и не выяснив, что же стало мотивом этого преступления?