Ветер пыльных дорог - Марина Гилл

– Герик?…

– Не уверен, что стоит это делать, – сказал он, наконец. – Мы теперь не в лесу и даже не в нашей деревне. Дружба между нами будет выглядеть странной в глазах тех людей.

– Мне всё равно.

– А мне нет.

Их взгляды скрестились: её умоляющий и его непреклонный. Они оба забыли теперь о присутствии третьего. Она вспомнила в эти мгновения, как равнодушно он воспринял её чувства, а он не мог не подумать о том, кто значил для неё больше, чем он сам.

– Но я буду здесь, – медленно произнёс Герик, убирая её руку со своего плеча. – И тоже буду искать твоих сестру и брата. Сегодня – ничего…

Матильда подавленно кивнула, а он отвернулся, показывая, что разговор окончен.

С тоской поглядев на расстилающийся справа от неё луг с зелёной, мягкой и ещё влажной после утреннего дождя травой, Беатрис вздохнула и сжала коленями бока коня сильнее. За все те дни, что они провели почти не вылезая из седла, она уже приноровилась управлять своим гнедым, избегая по возможности пользоваться шпорами. Она чувствовала жалость к бедным животным, которым приходилось терпеть такую боль. Возможно, конь был благодарен ей за это и потому не проявлял своенравие, а возможно сам по себе являлся послушным. Во всяком случае, неприятных сюрпризов, как то падение, Беатрис удавалось избегать.

Клод и Тристан ехали впереди, и ветер доносил до неё воодушевлённый щебет брата. Хотя Клод чувствовал себя уже гораздо лучше, и Тристан мог бы ехать с ней, но мальчику компания старшего друга была более предпочтительной. Беа это даже радовало, потому что очень часто ей просто не хотелось разговаривать, а с Тристаном вряд ли было бы возможно молчать. Да и её уныние могло передаться брату, чего Беа не хотела. А так Тристан был в восторге от историй, которые ему рассказывал Клод: о чести, о бесстрашии, о войне. Беа и сама порой ими заслушивалась, если не была погружена в себя. Кроме того, Клод продолжил обучение Тристана, и Беа доставляло невыразимое удовольствие следить за успехами брата. Она, разумеется, мало что понимала во всех этих выпадах да кружениях вокруг противника, но всё же зрелище её захватывало. Ей также нравилось наблюдать за Клодом, который двигался с грацией дикого животного и, казалось, становился кем-то другим, стоило ему только поднять меч.

А потом Клод начал учить Тристана стрелять из лука так, чтобы наверняка поразить цель. И Беатрис, сама себя удивляя, попросила и её научить тоже. После тех косых взглядов, что бросили сначала на неё и Клод, и брат, Беа была готова отступить добровольно, но Тристан вдруг подхватил эту идею, а Клод только потому и не отказал, наверное. Позже Беа долго размышляла над тем, почему вдруг высказала столь странную идею, и, в конце концов, решила, что умение владеть хоть каким-то оружием ей, быть может, когда-нибудь пригодится.

Занятия с луком продолжались всего три дня, и Беа понимала, что за это время не достигла никаких успехов. Разве что совсем уж незначительных. Так, например, когда она целилась в дерево в пяти туазах [25], она частенько вообще не попадала. Тристан же, напротив, схватывал всё налету и уже спокойно мог с такого же расстояния сбить с ветки листик. И всё же Беа не сдавалась, и с твёрдой решимостью идти до конца говорила себе, что всё у неё будет получаться через какое-то время. Клод говорил то же, очевидно, лишь для того, чтобы утешить, хоть Беа и не подавала вида, что расстраивается из-за неудач. Клод неизменно поправлял лук в её руках, показывал, как натягивать тетиву, и заставлял порой стоять её в изготовительной позе по несколько минут, пока она не делала всё так, как полагалось, и потом терпеливо и упорно объяснял, в чём её ошибки и недочёты.

В первый день он делал ей послабления ввиду её недавнего ранения. Но Беа удалось его убедить, что порез уже окончательно затянулся и она не чувствует никакой боли. И она говорила правду. Быть может, та мазь, которой обработал рану осужденный после старик, поспособствовала более скорому заживлению, а быть может, просто время.

Они непрерывно двигались сначала на восток, потом на север, подбираясь всё ближе и ближе к Лавалю. Анжер они проехали стороной, сделав небольшой круг. Хоть это и заняло больше времени, но Клод настаивал, что нужно действовать менее предсказуемо.

О том, почему их преследуют, Беатрис ему так и не рассказала. Возможно, спроси её об этом Клод ещё раз, она бы не выдержала гнёта молчания, но он только кидал порой вопросительные взгляды, которые Беа было легче и предпочтительнее не замечать. Единственное, что её удивляло, так это то, что Тристан умудрился до сих пор не поведать обо всём Клоду.

Что касается Тристана, то он внезапно поднял старую тему, о которой Беа успела позабыть. В очередной из привалов, когда Клод ненадолго покинул их, чтобы собрать выпущенные стрелы, Тристан вдруг спросил:

– В Лавале мы встретимся с ними, да?

Сначала Беа не поняла, о ком он говорит. Прошло так много времени с тех пор, как между ними последний раз мелькали имена матери и Матильды. И вот теперь брат снова спрашивал о них. Имела ли она право лгать ему дальше? Возможно, нет, а быть может, и да… Но в одном Беа была уверена наверняка – она не хотела, чтобы весёлость Тристана и его хорошее настроение превратились в скорбь и горе. Она хотела видеть на его лице улыбку, а не затаённую в глазах печаль. В Лавале, да, именно в Лавале, в монастыре их тётки, там она поведает Тристану правду. Быть может, в святых стенах ему будет легче справиться с болью утраты.

– Да, – прошептала она, пустыми глазами глядя на далёкую полосу горизонта.

Скоро истина откроется. С каждым часом они всё ближе подбирались к северу графства Анжу. И после вопроса Тристана Беа уже не могла сказать наверняка, что очень этому рада. Рада она была одному только – весь их путь от Ансени проходил на удивление спокойно. Ей хотелось надеяться, что Бог смилостивился над ними и больше не станет посылать им тяжкие испытания.

Небо на западе уже окрашивалось в тёмные цвета заката, и Беа, краем глаза следя за уходящим солнцем, думала только о том, как бы поскорее лечь на землю и дать своему телу отдохнуть.

– Беа! – крикнул Тристан, показывая влево, на небольшую полянку – идеальное место для ночного привала.

Гнедой перешёл в галоп, вероятно, почувствовав, что вскоре его также ждёт отдых. Беа уже не испугалась: только сильнее вцепилась пальцами в холку и пригнула голову как можно ниже, скрываясь от ударов ветра. Клод держался чуть позади и правее, чтобы предотвратить в случае чего её падение. Но Беа добралась до поляны благополучно, слезла с седла и, чувствуя невыносимую боль в мышцах, отошла подальше, где упала на траву и затуманенным взглядом уставилась в тёмное небо. Поднявшийся ветер хлестал её выбившимися из косы прядями по лицу.

– Постели для сестры, – услышала она приглушённый голос Клода.

Надо будет сказать ему, чтобы называл её Беатрис. К чему его постоянное «мадемуазель», когда он обращался непосредственно к ней, и «твоя сестра» в разговоре с Тристаном? Они так много пережили вместе… Глупо продолжать так церемонно вести себя друг с другом.