Конан. Кровавый венец - Роберт Говард

Говард явно писал свою повесть, имея в виду будущего читателя, и, вероятно, не случайно, что повесть содержит выражения признательности британским писателям. Начало «Сэра Найджела» сэра Артура Конана Дойла с большой вероятностью подсказало Говарду эпизод с чумой в его повести. Что еще важнее, он в очередной раз выразил почтение одному из своих любимых драматургов, Шекспиру, чей «Гамлет», похоже, постоянно присутствовал рядом с Говардом во время сочинения повести: фраза «Есть последовательность в его безумии» в главе 3 явно перекликается с самой знаменитой пьесой драматурга. (Говард явно хотел, чтобы эта фраза появилась в его повести, поскольку она появлялась три раза во втором его варианте!) Собственно, многие из произведений Говарда, где идет речь о королевской власти, напрашиваются на сравнение с этой пьесой. В случае «Часа Дракона» параллели очевидны, поскольку в обоих произведениях идет речь о деяниях короля (или будущего короля), низложенного узурпатором, которого он считал союзником! Конан, лишенный трона и мертвый (или считающийся таковым), фактически обладает всеми качествами датского короля-призрака. При виде Конана, которого он считал мертвым, пуантенский воин ведет себя подобно шекспировскому герою, и может показаться, будто мы находимся на стенах Эльсинора: «Он ахнул, и бледность расползлась по румяным щекам. «Изыди! — вырвалось у него,— Зачем ты вернулся из серых долин смерти и пугаешь меня? Пока ты ходил по земле, я всегда был тебе верен…"»

Говард написал пять вариантов повести, некоторые их части переписывались два или три раза. Хотя он говорил другим, что писать ему не составляет никакого труда, работа шла тяжело. Синопсис повести представляет собой прекрасный пример метода работы Говарда: занимая три плотно заполненные текстом страницы, он описывает первые пять глав в мельчайших подробностях, лишь с некоторыми отличиями от опубликованной версии, в то время как последующие главы гораздо менее детальны, а вторая часть произведения не описывается вообще. Говард построил на основании этого свои первые черновики, разрабатывая сцены и диалоги. Таким образом, мотивы Ксальтотуна, по которым он пощадил Конана, менялись несколько раз, по мере того как Говард в процессе написания черновиков все больше осваивался со своими героями и тем, как они должны действовать и взаимодействовать в разных ситуациях. Фрагмент, в котором Тиберий жертвует собой, поведя Валерия с пятьюстами воинами в смертельную ловушку в ущелье, был добавлен на последнем этапе, предлагая читателю ряд запоминающихся моментов и насыщая финал ощущением напряженности и неуверенности, которых иначе бы ему недоставало.

Изучение рукописей показывает, что Говард не начинал работу над своей повестью о Конане, пока не закончил как «Людей Черного Круга», так и детективный рассказ, полученные его агентом 10 марта. Вероятно, на самом деле он не начинал повесть, пока не отправил еще один рассказ своему агенту 17 марта. Есть предположение, что повесть была начата в День святого Патрика. Записи показывают, что агент Говарда ничего не получал от него в период между 19 марта и 20 июня. Если принять 17 марта плюс-минус несколько дней за дату начала работы над повестью, то «Час Дракона» был создан менее чем за два месяца: 20 мая 1934 года Говард писал Денису Арчеру в Англию: «Как Вы несомненно помните, в вашем письме от 9 января 1934 года Вы предложили мне написать полноразмерную повесть, на основе ранее представленных рассказов, для вашей компании-партнера «Поулинг и Несс, Лтд.». Под отдельной обложкой я посылаю вам повесть в 75 тысяч слов, озаглавленную «Час Дракона» и написанную в соответствии с вашими предложениями. Надеюсь, она окажется приемлемой…»

В течение этих двух месяцев Говард, видимо, не писал никаких других рассказов, сосредоточив все свои усилия на повести, примерно по пять тысяч слов в день, семь дней неделю. В тот день, когда он отправил повесть в Англию, 20 мая, Говард написал четыре коротких письма. В эти два месяца «Час Дракона» занимал почти все его время. Единственным, что отвлекло его за эти два месяца, был, вероятно, краткий визит Эдгара Хоффмана Прайса. Для того, кто не ожидал многого от британского рынка, два полных месяца работы, похоже, были серьезной затратой сил. Можно предположить, что Говард возлагал на свою повесть намного больше веры и надежды, чем он готов был признать. Он понимал, что если его повесть будет принята — и опубликована,— это будет для него, возможно, самым большим прорывом.

Как и следовало ожидать, Говард в июне сделал в работе перерыв на несколько дней: «После нескольких недель непрерывного труда я нахожу несколько часов для того, чтобы расслабиться и попытаться привести в порядок переписку, которой у меня накопилось чудовищное количество». Говард устроил себе небольшой отпуск и побывал в Карлсбадских пещерах, что в дальнейшем вдохновило его на очередной рассказ о Конане. Между завершением «Людей Черного Круга» и началом «Часа Дракона» прошло всего несколько дней. Вполне вероятно, что перерыв между «Часом Дракона» и следующей историей о Конане был таким же.

Рассказ «…И родится ведьма» был написан в конце мая или начале июня 1934 года, вероятно, в течение нескольких дней. Очевидно, он должен был пополнить запас историй о Конане, имевшихся у Фэрнсуорта Райта. В апреле 1934 года Райт опубликовал «Тени в лунном свете», за ним в мае последовала «Королева Черного побережья», и Говард знал, что «Железный демон» и «Люди Черного Круга» запланированы на август 1934 года. Для техасца это была совершенно новая ситуация. Теперь Райт принимал рассказы о Конане, как только они появлялись, иллюстрации к ним почти постоянно украшали обложку («Королева Черного побережья», «Железный демон», «Люди Черного Круга», «…И родится ведьма», опубликованные в течение семи месяцев, были представлены на обложке). Популярность Конана росла, и персонаж, вполне вероятно, привлекал новых читателей к «Уэйрд тэйлз». Женщины писали в журнал, прося больше Конана, которого они представляли себе, отчасти благодаря цензуре Райта, романтическим варваром. Для рассказа «…И родится ведьма» потребовалось всего два варианта, прежде чем Говард удовлетворился результатом. Нет никакого сомнения, что это в точности соответствовало ожиданиям Райта. В письме Роберту X. Барлоу, датированном 5 июля 1934 года, Говард писал: «Вот наконец то, что я обещал вам какое-то время назад. «…И родится ведьма». Это мой самый последний рассказ о Конане, и, как говорит мистер Райт, мой самый лучший».

Вряд ли «…И родится ведьма» — самый лучший рассказ Говарда, но это особая история о Конане в том смысле, что хотя она и достаточно проходная, но содержит самую знаменитую или скорее самую запоминающуюся сцену из всего цикла. При чтении рассказа может создаться впечатление, что Говард просто заимствовал идеи из написанного им за год. Чудовище в финале рассказа выглядит двоюродным братом того, что появляется в последней главе «Альмарика». Тарамис и Саломэ напоминают нам о том, что Говард был увлечен идеей братьев и сестер (в очередной раз трагически разлученных при рождении), а также о его интересе к двойственности. Паранойя, тема, проходящая через творчество Говарда начиная с рассказа о Кулле «Королевство теней» (1926-1927), главенствует и здесь, причем Говард не раз повторяет, что люди далеко не всегда таковы, какими кажутся. У Говарда часто можно прочесть, что зло таится за внешне невинными чертами. В рассказе «…И родится ведьма», похоже, лишь Конан — или Говард? — располагает всеми фактами. Все остальные персонален столь же слепы к тому, что происходит прямо у них перед глазами, как и Ольгерд Владислав.