Домик в Оллингтоне - Энтони Троллоп

Другой полисмен и два или три носильщика подняли Кросби с груды газет и повели его за Джонни; кондуктор поезда, знавший Кросби и знавший также, что Кросби приехал из замка Курси, счел за нужное проводить его. За ними последовало несколько любопытных, и в том числе какой-то услужливый медик, предлагавший Кросби немедленно поставить пиявки. Если бы Кросби позволили действовать по своему желанию, он бы преспокойно уехал, предоставив полное право и Джонни сделать то же самое. С ним приключилась большая беда, но он ни под каким видом не мог смягчить этой беды, предоставив законному преследованию и наказанию человека, который напал на него и нанес ему удар. Ему желательнее всего было, чтобы об этом как можно меньше говорили. Какая ему польза из того, что Джонни Имса возьмут под арест и потом полицейский судья сделает ему строгий выговор? Это ни на волос не уменьшит его бедствия. Если бы ему удалось отпарировать удар, если бы вместо полученного фонаря он сам мог поставить фонарь своему врагу, тогда в клубе своем он посмеялся бы над этим происшествием, и его низкий поступок, быть может, несколько смягчился бы успехом в битве. Но ему не было суждено такого счастья. Теперь он принужден был подумать и решить, что ему делать.

– Мы посадим его под арест вот в эту комнату, – сказал Бушерс, прикасаясь к полям своей шляпы.

Через кондуктора на дебаркадере сделалось известным, что Кросби в некотором роде большой человек, частый гость замка Курси, занимает место и пользуется известностью в высших сферах столичного общества.

– Судьи будут в Паккинтоне в непродолжительном времени, сэр, а до того он будет содержаться под арестом.

В это время на сцену явился какой-то джентльмен, облеченный большой властью, и расспросил о причинах шума и беспорядка, это был суровый чиновник, на лице которого лежала по-видимому тяжесть всей железной дороги и всех паровозов, чиновник, при появлении которого курильщики бросали сигары, а носильщики опускали руки, прекращая испрашивание незаконных подачек и прибавок, – человек большой, с видной осанкой, с скорой походкой, в хорошо выглаженной шляпе. Эхо был смотритель дебаркадера, в распоряжении которого находились полисмены.

– Потрудитесь войти в мою комнату, мистер Кросби, – сказал он. – Стобс, приведи ко мне того человека.

И прежде, чем Кросби успел составить в голове своей план относительно дальнейшего образа действий, он, сопровождаемый кондуктором, увидел себя в комнате смотрителя, вслед за ним два полисмена ввели туда же Джонни Имса.

– Что это все значит? – спросил смотритель, не снимая шляпы, он знал, как много личное его достоинство было обязано этому наряду. Обращаясь к виновному, он не замедлил нахмуриться самым суровым образом: – Мистер Кросби, мне очень жаль, что вы подверглись такому зверству на моем дебаркадере.

– Вы не знаете, что он сделал, – сказал Джонни. – Это гнуснейший бездельник. Он…

Джонни остановился. Он думал было сказать смотрителю, что этот гнуснейший бездельник сокрушил сердце молоденькой девушки, но раздумал: ему не хотелось упоминать имя Лили Дель в таком месте и при таких обстоятельствах.

– Вы знаете, мистер Кросби, что это за человек? – спросил смотритель.

– О, да, – отвечал Кросби, глаз которого начинал уже синеть. – Это клерк в управлении сбора податей, его зовут Имс. Но позвольте вас просить оставить это дело.

Смотритель, однако же, немедленно записал в свою памятную книжку «управление сбора податей – Имс».

– Нет, мы не можем допускать таких беспорядков на нашем дебаркадере. Я доведу об этом до сведения директоров. Вы сделали, мистер Имс, самый неблагоприличный поступок, самый неблагоприличный.

В это время Джонни заметил, что глаз Кросби находился в таком состоянии, которое самым удовлетворительным образом доказывало, что поездка его не прошла даром, и вследствие этого он ободрился. Джонни нисколько не заботился ни о донесении смотрителя, ни о полисменах, он видел только, что самое дело говорило в его пользу. Цель его была поколотить Кросби, и теперь, глядя в лицо своего врага, он сознавался в своей душе, что Провидение было к нему весьма милостиво.

– Это ваше мнение, – сказал Джонни.

– Так, сэр, это мое мнение, – отвечал смотритель. – И я уж знаю, как представить это дело вашим начальникам, молодой человек.

– Вы ровно ничего не знаете, – сказал Имс. – И не думаю, что вы что-нибудь узнаете. С первой минуты, как я увидел этого бездельника в вагоне, я решился отколотить его, и, как видите, отколотил. Жаль, что в вагоне сидела дама, а то бы там ему досталось еще больше.

– Мистер Кросби, мне кажется, было бы гораздо лучше представить его полицейскому судье.

Кросби не согласился на это. Он уверял смотрителя, что знает сам, как распорядиться этим делом, чего, однако же, он вовсе не знал. Не позволит ли смотритель одному из служителей железной дороги нанять кеб для него и отыскать его багаж? Кросби торопился домой, боясь еще раз сделаться предметом наглости мистера Имса.

– Могу вам сказать, что наглость мистера Имса этим еще не кончилась. Весь Лондон услышит о ней и узнает о ее причине. Если у вас есть совесть, то вам совестно будет показать свое лицо.

Несчастный человек! Кто может сказать, что наказание не постигло его? В настоящее время он должен прятаться дома с подбитым глазом, с внутренним сознанием, что его прибил клерк из управления сбора податей, а в будущем он обязан был жениться на леди Александрине де Курси!

Не имея надобности выходить больше на дебаркадер, Кросби, почти крадучись, пробрался в кеб, куда два услужливых носильщика принесли его багаж. Но во всем этом мало было целительного бальзама для его уязвленной гордости. Отдавая приказание везти его в улицу Моунт, он чувствовал, что погубил себя, сделав шаг в жизни, который вводил его в родство с семейством графа де Курси. Куда бы он ни посмотрел, нигде не видел утешения.

– Будь проклят этот мерзавец! – сказал он вслух в своем кебе, но хотя звуки этого проклятия относились к Имсу, но в душе он проклинал самого себя.

Джонни Имсу позволено было выйти на дебаркадер и там отыскать свой саквояж. Один молодой носильщик подошел к нему и почти дружески сказал:

– Ловко, очень ловко поднесли вы ему в самый последний момент. Но только, сэр, вам бы следовало распорядиться с ним с самого начала. К чему вам было вцепиться ему в грудь?

Было четверть двенадцатого, но, несмотря на то, Имс явился в должность аккуратно к двенадцати.

В тот день Кросби должен был явиться по двум приглашениям, по одному, весьма естественному, – в должность к своим занятиям, по другому, которое тоже теперь весьма часто становилось естественным, к обеду в Сент-Джонс-Вуд к леди Амелии Гезби. Взглянув в зеркало, он сразу убедился, что не представлялось никакой возможности исполнить ни того, ни другого.

– Ах боже мой, мистер Кросби, что это у вас? – спросила хозяйка дома, увидев подбитый глаз.