Вознесение Габриеля - Сильвейн Рейнард

До этого момента Джулия не считала себя достойной того вида любви, что у греков назывался агапе. Этот вид любви не был ее целью и предметом ее поисков. Когда Габриель впервые признался ей в любви, Джулия поверила ему. Но тогда она не понимала всей силы и глубины его чувств. Понимание пришло к ней только сейчас, и вместе с пониманием пришло и сильное чувство благоговейного восторга.

Возможно, любовь Габриеля всегда была жертвенной. Возможно, со временем его любовь стала еще более сильной и зрелой, подобно старой яблоне, накормившей их в тот знаменательный вечер. А Джулия этого не замечала.

Впрочем, ее сейчас не занимало происхождение его жертвенной любви. Переживая новое состояние, для которого у нее не было иных определений, кроме слов «что-то очень глубокое», Джулия знала: впредь она может не сомневаться в его любви. Габриель любил ее с тех самых пор, как впервые увидел, любил целиком, полностью и без сомнений.

Он немного отодвинулся, прижал ладонь к ее лицу.

— Я не считаю себя благородным. Но мою любовь к тебе невозможно погасить. Когда я пришел в твою квартиру, моим намерением было сказать тебе о своей любви и убедиться, что у тебя все хорошо. И если бы ты прогнала меня… — Он сделал глубокий вдох… — Я ушел бы.

— Я не собиралась тебя прогонять, — прошептала Джулия. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебе помочь.

— Спасибо.

Джулия вновь оказалась у него на груди.

— Я виноват в том, что оставил тебя, — сказал Габриель, целуя ее.

В последующие дни и недели Джулия и Габриель виделись столько, сколько позволяло время. Габриель готовился к осеннему семестру. Джулия продолжала работать в магазине, где ее часто просили выходить на всю смену. Когда встретиться не получалось, они перезванивались и переписывались по электронной почте.

Джулия продолжала ходить на сеансы психотерапии к доктору Уолтерс. После возвращения Габриеля эти сеансы переместились в новую плоскость. Теперь Джулия и Габриель посещали парные сеансы, тоже раз в неделю, которые быстро превратились в приготовления к их браку, хотя и неофициальные.

В августе Джулия перебралась из квартиры в аспирантское общежитие. К тому времени им с Габриелем удалось преодолеть несколько проблем в общении. Но упрямство, свойственное обоим, оставалось. Габриель отказывался заниматься с ней любовью до тех пор, пока они не поженятся, а Джулия медленно и упорно стремилась подвигнуть его к интимной близости. В одной постели они спали редко, опять-таки из-за Габриеля, а когда это бывало, он ложился с мрачным видом мученика.

В одну из таких ночей Джулия лежала в объятиях заснувшего Габриеля. Ей не спалось. От его тела исходило приятное тепло. Прежде чем уснуть, он шептал Джулии ласковые слова, однако она чувствовала себя отвергнутой. Почему-то раньше, стоило Полине ворваться в его жизнь, страстный профессор не нуждался в долгих уговорах. А сейчас, постоянно клянясь Джулии в своей вечной преданности, он отказывал ей в телесной любви.

Грудь Габриеля равномерно поднималась и опадала под ее щекой. Джулия думала о своем жизненном пути. Потом она подумала о Беатриче. Должно быть, Беатриче было одиноко вечерами. Ей хотелось, чтобы Данте оказался рядом, но ей пришлось смириться с тем, что он боготворит ее на расстоянии.

— Джулия.

Услышав свое имя, Джулия вздрогнула. Габриель пробормотал что-то еще, крепче обнял ее и притянул к себе.

Из ее глаза вытекла одинокая слезинка.

Джулия знала: Габриель любит ее. Это знание было приятным и будоражащим. Габриель старался отринуть прошлое, в котором присутствовала Полина и другие женщины. Платить за это пришлось Джулии. Правда, вряд ли ее плата была выше той, что платил Габриель за ее стыд и унижения, которые она терпела от Саймона.

Услышав новое бормотание, Джулия прошептала ему на ухо:

— Я здесь.

Потом она прижалась губами к его татуировке и закрыла глаза.

Невзирая на мучения, вызванные отсутствием физической близости, Джулия убедилась, что Габриель постоянно придумывает новые и весьма остроумные способы продемонстрировать ей свою любовь. Джулии не всегда было легко и просто с ним, но она продолжала верить в него.

Габриель отказывался даже обсуждать возможность остаться на ночь в ее комнатке, но часто заглядывал к ней в общежитие, принося цветы и лакомства. Тогда они устраивали пир прямо на полу. Он водил Джулию в кино, стойко выдерживая глупые американские романтические комедии, а после сеанса провожал до дверей общежития, целовал, желая спокойной ночи, и уходил.

Габриель находил достаточно причин, чтобы вечера пятницы и субботы проводить вместе с Джулией в библиотеке, где он писал новую книгу, а она готовилась к семинару профессора Маринелли. Джулии нравилось его галантное ухаживание, нравились его слова. И все же ей хотелось большей близости, а такая близость была возможна лишь при занятиях любовью.

Июль сменился августом, и двадцать первого числа они оба полетели в Филадельфию, чтобы помочь Рейчел и Эрону с приготовлениями к свадьбе. Войдя в холл отеля «Четыре сезона», Джулия так и застыла на месте. В кресле сидел ее отец и читал «Филадельфия инкуайрер».

— Мой отец здесь, — в ужасе прошептала Джулия, надеясь, что Габриель успеет добраться до лифта, прежде чем Том поднимает голову и выстрелит в него из дробовика.

— Знаю. Я ему позвонил.

— Зачем ты это сделал? — ошеломленно глядя на Габриеля, спросила Джулия. — Он ведь собирается тебя убить.

Профессор Эмерсон вытянулся во весь рост.

— Я хочу на тебе жениться, значит, я должен восстановить отношения с твоим отцом. Я хочу находиться с ним в одной комнате и знать, что он не попытается меня застрелить или кастрировать.

— Ты выбрал не лучшее время, чтобы просить у него моей руки, — прошептала Джулия. — Если тебе повезет, он вместо кастрации отрежет тебе ноги швейцарским армейским ножом.

— Я не собираюсь просить у него разрешения на брак с тобой. Решение принимаешь ты. Но неужели тебе хотелось бы выйти замуж за человека, который противен твоему отцу?

Разволновавшаяся Джулия заламывала руки.

Габриель наклонился к ней и прошептал:

— Я приму некоторые меры предосторожности. Думаю, еще не все потеряно и он примет наши отношения. Не удивлюсь, если потом отец поведет тебя по церковному проходу к алтарю.

Едва эти слова успели слететь с губ Габриеля, как Том увидел стоящую пару. Он широко улыбнулся своей маленькой девочке, потом взглянул на Габриеля и нахмурился. Встав с кресла, Том бросил пиджак на спинку и упер руки в бока. Вид у него был угрожающий.

«О боги, покровительствующие женщинам, чьи отцы вознамерились кастрировать их любимых прямо в вестибюле отеля „Четыре сезона“, сделайте так, чтобы у моего отца под рукой не нашлось ничего острого».