Американка - Моника Фагерхольм

Как Дорис его туда пристроила? (Впрочем, как уже говорилось, Дорис была горазда на всякие выдумки.)

Сандра и письмо. Она отнесла его на письменный стол. Сдвинула прочий «материал», чтобы освободить место на столе и оставить письмо одиноко лежать на пустой поверхности.

По-прежнему нераспечатанное.

Потом она села за стол и выдвинула первый ящик на полную длину. В самой глубине, далеко-далеко, почти в тайнике, лежала маленькая пластинка и нераспечатанная четвертинка водки. Она их давно обнаружила.

Сандра достала бутылку, отвернула крышку и отпила. Потом посидела, подождала. Она ждала и ждала Никто Херман.

А когда больше уже не могла ждать, наплевала на все и разорвала конверт, достала письмо и начала читать.

Там было написано то, что Сандра и так все это время знала, то, что и должно было быть там написано.

Но и еще кое-что. Немного, но все же.

Что же сделала Сандра потом?

Она сидела, словно окаменев, пытаясь осознать то, что прочитала, и размышляя, что же ей теперь делать. Остаться и дождаться ее или уйти? Она допила водку и подождала, пока стемнело.

Никто Херман так и не пришла. Сандра положила пустую бутылку назад в дальний угол ящика, взяла письмо, сунула его в сумку и ушла из квартиры.

Мгновение открытия прошло.

На следующий день она как ни в чем не бывало пришла в квартиру Никто Херман.

Посреди второго рабочего периода появилась Никто Херман, сразу же извлекла из авоськи неоткрытую бутылку водки и поставила на стол между ними.

— Маленький совет. Если берешь чужие бутылки, хотя бы предупреждай об этом. Это порой может спасти жизнь другому человеку.

Она рассмеялась, отвинтила крышку и сделала глоток.

Сандра сказала, что у нее разболелась голова и ей надо домой.

А потом, всю осень, у нее на языке вертелось…

Но она туда больше не вернулась, а когда вновь стала искать Никто Херман, та исчезла.

— Я столько раз пыталась, — сказала Кенни Аландцу, а Сандра подслушивала. Они говорили тихо, но их голоса были хорошо слышны в коридоре, где Сандра посреди ночи сидела в пижаме на полу у телефонного столика, под вешалкой, среди ботинок.

— Но это как песок, который утекает между пальцами, — продолжала Кенни в спальне.

Кенни плакала, по-детски. Слова Никто Херман: «У нее совсем не было детства. Ей многое надо начинать сначала».

Аландец успокаивал Кенни. Неловко, но очень заботливо. По-отцовски. Но это был не он, это было слышно. Во всяком случае, Сандра отчетливо это слышала. А слышала ли Кенни?

— Все наладится, Кенни. Успокойся.

Голос, в котором звучало желание. Желание быть тем, кто верен своему слову, каждой букве, аландцем. Но который все же не… голос оборвался. И вдруг посреди отчаянья и слез Кенни на Аландца напал чих.

— Я люблю… — начал было Аландец, словно в плохом телесериале. И — апчхи! — чихнул, будто хотел выиграть время.

— Я пыталась, — всхлипывала Кенни в спальне. И этого никто не мог отрицать. По мере сил Кенни все же пыталась заботиться о Сандре. И даже объект этой заботы понимал это, если давал себе труд задуматься об этом. И Кенни это не так уж и плохо удавалось, даже когда они переехали в город у моря и появилась Рита — посещения Киноархива, праздники, «Сандра, пойдем же с нами», «Не сиди дома и не смотри в пустоту», «Чем ты хотела бы заняться сегодня, Сандра?», «Может, повеселимся сегодня как следует, только мы вдвоем». Но Сандра только плечами пожимала. «Нет, у меня сегодня много уроков. Мне надо готовиться к экзаменам». И забота о практических деталях; Кенни делала это почти автоматически. Эта способность приводить все в движение. «Такая вот женщина для мужчины», как сказала Никто Херман.

— Я не знаю, — всхлипывала теперь Кенни, всхлипывала и всхлипывала там в спальне, в объятиях Аландца.

Дом в самой болотистой части леса, например. Благодаря стараниям Кенни он стал немного уютнее, хотя Кенни, как она сама говорила, нисколько не интересовалась домашним обустройством и всем таким прочим. Но именно Кенни пришло в голову уехать из дома на зимние месяцы: так будет лучше и для учебы Сандры. И это было чистой правдой. Хотя еще в доме на болоте выражение «учеба Сандры» вызывало улыбку даже у самой Сандры. Учеба Сандры, ну слышал ли кто когда что-то более забавное?

Но Аландцу и Кенни нравилось, что Сандра сама записалась на вступительное собеседование для обучения — эстетике и философии — на историко-филологическом факультете университета в городе у моря. Она не часто проявляла инициативу, Сандра, а Кенни была такой активной, деловой и такой прямолинейной, что на ее фоне девочка казалась еще более странной и заторможенной.

Кенни нашла и купила квартиру в городе у моря — очень светлую, фантастически красивую и в сказочной близости от моря. Конечно, нужны были немалые деньги, чтобы жить там. Но деньги для Аландца, как он по-прежнему при случае давал понять, были не проблема. Однако теперь он признавал это как-то подавленно, что смущало Сандру больше, чем его прежний размах. Он перестал быть самим собой.

Но тут нужны были нюх, удача и глаз; поначалу квартира была в плачевном состоянии, и Кенни вложила немало усилий в ремонт. Нюх, глаз и удача: ЭТО у Кенни было.

— Это твоя идея, — заявил Аландец Кенни.

Что он хотел этим сказать, Сандре отчасти было понятно: он-то будет продолжать ходить в море на яхте и поэтому будет в отъезде большую часть зимы. Это было так не похоже на того аландца, который в один прекрасный день в самом начале мировой истории стоял перед виллой в альпах посреди Европы и произносил те магические слова, способные превратить мечту в реальность: «Можно утроить».

— Делай как хочешь, — сказал Аландец Кенни. Тогда они еще жили в доме на болоте, и у Кенни погибли две собаки. Она завела себе двух золотых ретриверов, а через два месяца оба умерли. Оказалось, что у них было наследственное заболевание. Сначала случился приступ у одной, он продолжался полдня, собака лежала в пене и судорогах на дне бассейна среди тропических растений, которые увядали одно за другим: несмотря на лампы и тщательный полив, там все равно было темно и слишком влажно, или что там еще. Ветеринар посоветовал усыпить собаку. Тогда Кенни решила и вторую тоже усыпить, хотя та и не была серьезно больна.

— Не могу я сидеть и ждать, что она вот-вот тоже заболеет, — объяснила она.

А вскоре после этого она связалась с агентом по жилью и уехала смотреть квартиры в городе у моря.

Собственно говоря, тогда Кенни единственный раз не хватило мужества.

С наступлением осени Кенни и Сандра переехали в город у моря, а Аландец ушел в плавание. Он не сбежал, ничего такого. Он же любил Кенни. Без сомнения. Просто не мог по-другому. Так он, между прочим, объяснил и Сандре, когда разок выпил лишку и позвонил ей с другого конца света.