Огромный черный корабль - Федор Березин

Три, два, один…

Целей в небе имелось целое море. Браши, явно, совершали спланированное, давно обдуманное воздушное нападение. Летательные аппараты были самых различных типов, они сильно различались по тактико-техническим характеристикам: по грузоподъемности, по дальностям полета, по граничным условиям в максимальных и минимальных высотах парения, по возможностям ставить помехи, применялись как пилотируемые так и беспилотные машины, и всего не по чуть-чуть, а очень помногу. Противовоздушная оборона Эйрарбии сразу же загрузилась работой на полную катушку. Ошибки не допускались: прорыв одного агрессора означал атомные взрывы, а это, кроме уничтожения чего-то важного, пусть даже и не относящегося к ПВО, вело к сбоям аппаратуры, к дополнительным мешающим факторам, и следовательно к увеличению вероятности следующих прорывов – эдакий взаимосвязанный ребус. И еще, конечно, за каждой ошибкой или просчетом ракетчиков, артиллеристов или лазерщиков стояла смерть с большим-большим мешком для миллионов. Долго, очень долго поспевал для нее этот урожай.

Странно было, что сверх-торпеды брашей достигли мест своего применения ранее самолетов, даже гиперзвуковых, но вполне возможно, что в этом была своя логика: древние гиперзвуковики, ясное дело, домчались бы до границ Империи в два счета, но тогда бы и вся мощь обороны была бы против них одних, не говоря о том, что их появление могло бы вызвать повышенную настороженность и у военных моряков, и, следовательно, уменьшить возможности благополучного прорыва «Лилипутов». По некоторым сценариям, применение сверхскоростных самолетов было бы возможно и в таком ракурсе, но лишь сразу после подрывов боеголовок «Великих приветов–7» – баллистических ракет-гигантов с острова Мадогос. Эти, похороненные компанией Варкиройта, реактивные стрелы, ныне исчезли как класс вооружений, по крайней мере, на это очень надеялись эйрарбакские военные. Теперь же скоростные сверхвысотные цели обрушились на Империю концентрированной мощью сообща с гораздо более медлительными носителями, неторопливо добравшимися с Брашпутиды. Кроме того в налете участвовали самолеты-роботы стартовавшие с подводных лодок-маток. Как раз эти не внушали великих опасений, действовали они по прямой, и почти сразу можно было экстраполировать куда направляются их острые черные носы, и хотя они делали маневр уклонение, при срабатывании датчиков радарного облучения, этот маневр был строго задан, однообразен и предсказуем, к тому же мчались они не слишком высоко и не очень быстро – даже зенитная артиллерия ставила против этих цилиндрических, крылатых гадов эффективную, катастрофическую завесу. О, как красиво все это выглядело со стороны (если конечно заложить уши ватой, дабы не портить зрелищной эстетики помехами из других органов чувств): сверкающие белые вспышки-облачка разрывов не угодивших в цели снарядов-неудачников – чрезвычайно нужная плата теории вероятности, и наконец – розово-коричневые кляксы, чернильные туманности выплеснутого, недоработанного топлива и совсем малюсенькие крапинки-обломки, едва видимые невооруженным, но острым глазом – вот она истинная прелесть, апофеоз ракетчиков и пушкарей, куда более сильное эмоциональное действо, чем всяческие доставшиеся от животных поводы наслаждения – эдакая мозговая эрекция.

Очень высотные цели непристыкованным к биноклю глазом не наблюдались. Еще лучше был бы телескоп, да и то требовался бы специальный, с возможностью автосопровождения, ведь объекты для наблюдения неслись как угорелые. И таковые хитрые устройства у п-в-ошников имелись. То, что было в фокусе объектива они прекрасно видели на экранах. Это был хитрый метод сопровождения – он не выдавал себя, не ощущала его цель, будь она хоть пилотируемая, хоть нет, и никакая парапсихология здесь в расчет не бралась. И сбивала эти самые цели чистая математика, голая инженерия, механическая имитация жизни, умелое выполнение людьми функций автоматов, чувства присутствовали, но они были задавлены – восхищались либо трепетали от страха где-то глубоко-глубоко внутри: если они прорывались наружу во время процесса, вся строгость задумки шла насмарку, сбивалась тонкая линия алгоритма, и сразу вероятность поражения цели уменьшалась на порядок, а значит она прорывалась. Только одно чувство должно было иметь тут место – мужество задавливания инстинктов страха и лжи, так присущих живому, которое врет себе на каждом шагу. В этом сложном комплексе мероприятий сочеталось, спрессовывалось в жемчужину удачи знание техники, волшебство слитности с железом и цифрами, циклы и циклы пота истязающих тренажей, тут, гарантия уверенности в прошлом, в том, что все нужные гайки вкручены до упора, а юстировка – поградусная согласованность локаторов, пусковых установок, пушек или когерентных излучателей проверена еще и еще раз, тут, нельзя было врать о том, что некое устройство исправно, поскольку было в норме вчера – закон подлости мог сработать по тебе с максимальной эффективностью. Да инициатива и старательность людей учитывалась в процессе боя, но это была свойства проявленные до, а не во время акта. Иногда они даже требовали самопожертвования: не всегда и не все, в отношении запчастей, поставлялось вовремя, но сейчас это оправдание никому не прощалось – все должно было быть идеально и никаких «авось» не принималось. Тотальная атомная война – шутки прибаутки в сторону, здесь не выручали успехи в строевой подготовке, умелое выполнение ружейных приемов с иглометами и хоровое пение в строю, бабушка смерть уже растопырила свои необъятные ножницы и внутри них прозябали головы, с оголенными беззащитными шеями, всех и умных и дураков, вот только умные и умелые могли еще что-то сделать для всех, дабы эти ножницы заклинило хоть на некоторое время.

А время летело: оно медлительно передаваясь по нервным клеткам; неслось, рассекая плотные и разряженные слои воздушного океана; мерцало в вакуумных трубках оживляя для операторов медлительные для него картины; полыхало, гналось на перегонки с током, наматывающим километры, по хитросплетениям проводов, хотя все его пути-дороги умещались в ящике; смеясь, чувствуя равного, соревновалось с невидимым излучением локаторов; и даже замирало, впадало в кому, когда выплескивал наружу свою мощь газодинамический лазер, в долю мгновения сжигающий тонны высококачественного, бесценного для этого скудного на ресурсы мира, топлива, чувствовало-чувствовало время в нем своего истинного конкурента, разящего с предельной в этой Вселенной скоростью.

А цели все шли, продолжали заходить косяками.

Вечерело, в синем небе пикантно взрывались ракеты, снаряды чертили трассирующие прямые, торопливо размазывали инверсионный след невидимые, точечные самолеты. Красота, смотри и наслаждайся. Только когда что-нибудь начинало стремительно снижаться пыхая дымом и лишним, недоработанным топливом, очень хотелось бежать, дальше, дальше от этой валящейся, словно лично на твою голову, кометы. И только логика, разум человеческий, останавливали, собою же порожденный ужас. Куда можно было убежать? Если бы знать, где упадет. Кажется, вот она целится прямо в макушку, а до нее, в действительности, километров двадцать по вертикали и десяток по направлению к горизонту, и упадет она, даже сбитая, подчиняясь инерции, километров за тридцать, ну, может, чуть менее. Так куда бежать? Да и делом надо было заниматься, а не глазеть с умилением и страхом.