Жестяной барабан - Гюнтер Грасс

Я самую малость постучал по своей жестянке, я постучал весело, желая спугнуть мрачные мысли господина Файнгольда, но он сохранил все свои морщины, взгляд устремил неизвестно куда, возможно в далекую Галицию, а барабан мой он так и не увидел. И тогда Оскар отказался от своих попыток, чтобы впредь одни только колеса ручной тележки да плач Марии нарушали тишину.

Какая мягкая зима, подумал я, когда последние дома Лангфура остались позади, и даже уделил внимание волнистому попугайчику, который встопорщил перышки под лучами полуденного солнца, стоящего над аэродромом.

Аэродром охранялся, дорога на Брезен была перекрыта. Какой-то офицер поговорил с господином Файнгольдом, который во все время разговора держал цилиндр на растопыренных пальцах, открыв редкие светло-рыжие волосы, раздуваемые ветром. Коротко, словно для проверки, постучав по ящику Мацерата и подразнив пальцем попугайчика, офицер пропустил нас да еще дал в придачу двух пареньков лет от силы шестнадцати, в слишком маленьких пилотках и со слишком большими автоматами, то ли как сопровождение, то ли как конвой.

Старый Хайланд тянул, ни разу и не оглянувшись. Вдобавок он ухитрялся, даже и не останавливая тележку, раскуривать сигареты одной рукой. В небе висели самолеты, и гул их моторов слышался очень отчетливо, потому что был то ли конец февраля, то ли начало марта. Лишь перед солнцем плавало несколько облачков, постепенно утрачивая окраску. Бомбардировщики летели на Хелу и возвращались с полуострова, потому что там до сих пор дрались остатки Второй армии. Меня погода и гудение самолетов настроили на грустный лад. Нет ничего более тоскливого и усиливающего досаду, чем безоблачное мартовское небо, полное то громкого, то замирающего гудения самолетов. К тому же оба русских солдата всю дорогу тщетно пытались шагать в ногу.

Наверное, кой-какие доски наскоро сколоченного гроба при езде сперва по булыжнику, потом по асфальту с выбоинами немного разболтались, вдобавок и ехали мы против ветра, во всяком случае от мертвого Мацерата исходил сильный запах, и Оскар был рад, когда мы добрались до кладбища Заспе.

Подняться к чугунной ограде мы так и не смогли, потому что поперек дороги стоял обгорелый танк Т-34, преграждая подступы к кладбищу. Другим танкам пришлось на пути в Нойфарвассер его объезжать, они и оставили следы в песке по левую и по правую сторону дороги, а попутно обвалили часть кладбищенской стены. Господин Файнгольд попросил старого Хайланда идти сзади, и они понесли гроб, который слегка прогибался в середине, по колеям от танковых гусениц, далее с превеликим трудом через осыпь кладбищенской стены и, уже из последних сил, отрезок пути между могильными плитами, что лежали пластом либо грозили рухнуть. Старый Хайланд жадно сосал сигарету, выпуская дым в ноги гроба. Я нес клетку с волнистым попугайчиком на жердочке, Мария тащила за собой две лопаты, Куртхен нес кирку, верней сказать размахивал ею, а на кладбище, подвергая себя опасности, начал колотить по серому граниту, покуда Мария не отняла у него кирку, чтобы, будучи вполне сильной женщиной, помочь обоим мужчинам копать.

Как хорошо, что почва здесь песчаная и не промерзшая, подумал я, после чего решил отыскать место Яна Бронски за северной стеной. То ли это было здесь, то ли вот там. Отыскать точно уже не удавалось, поскольку сменяющие друг друга времена года сделали некогда предательски свежую побелку серой и облупленной, как и вес стены вокруг Заспе.

Через решетчатую калитку в задней стене я снова вернулся на кладбище, поднял взгляд к вершинам искривленных сосен и, чтобы не давать ходу пустым мыслям, подумал: вот сейчас они зароют и Мацерата. Потом я начал искать некий смысл и нашел его в том, что здесь, под гнетом одного и того же песка, будут лежать два партнера по скату, Бронски и Мацерат, пусть даже и без моей бедной матушки.

Всякие похороны неизбежно вызывают в памяти другие похороны!

С песчаной почвой было нелегко справиться, здесь требовались более опытные землекопы. Мария сделала перерыв, тяжело дыша, оперлась на свою кирку и снова заплакала, когда увидела, как Куртхен с большого расстояния забрасывает камнями попугайчика в клетке. Попасть Куртхен не мог, он бросал дальше, чем надо, Мария плакала искренне и громко, потому что потеряла Мацерата, потому что видела Мацерата таким, каким он, по-моему, навряд ли был, а для нее это воспоминание навсегда останется отчетливым и дорогим. Господин Файнгольд бормотал слова утешения, чтобы, воспользовавшись случаем, передохнуть, потому что выбился из сил. А старый Хайланд вел себя как золотоискатель — так размеренно работал он своей лопатой, перекидывал землю назад через плечо, да при этом еще ухитрялся выпускать дым через равные промежутки времени. Чуть поодаль оба русских паренька сидели на кладбищенской стене и о чем-то болтали — против ветра. Прибавьте к этому самолеты и солнце, которое все больше наливалось багрянцем.

Они углубились примерно на один метр, а Оскар все так же праздно и растерянно стоял между старым гранитом, между скрюченными соснами, между вдовой Мацерата и Куртхеном, который швырял камнями в попугайчика.

Надо или не надо? Итак, Оскар, тебе пошел двадцать первый год. Надо или не надо? Ты сирота. Значит, надо. С тех пор как нет больше на свете твоей бедной матушки, ты сирота наполовину. Тебе уже тогда следовало принять решение. Потом они неглубоко зарыли твоего предполагаемого отца Яна Бронски. И ты стал предполагаемым круглым сиротой, и стоял здесь, на этом песке, имя которому Заспе, и держал в руках чуть позеленевшую патронную гильзу. Шел дождь, и «Юнкерс-52» заходил на посадку. Не тогда ли уже ясно прозвучало, пусть не сквозь легкий шум дождя, пусть сквозь гул садящегося транспортного самолета, «Надо или не надо?». Ты говорил себе: это всего лишь шум дождя и всего лишь гул моторов, к этим монотонным звукам можно примыслить любой текст. Ты хотел услышать это в более отчетливой форме, а не только как догадку.

Итак, надо или не надо? Вот они готовят яму для Мацерата, твоего второго предполагаемого отца. Сколько тебе известно, предполагаемых отцов у тебя больше нет. Так чего ради ты все жонглируешь и жонглируешь двумя зелеными бутылками «надо» и «не надо»? Кого еще ты намерен спросить? Уж не искривленные ли сосны, который и сами под большим вопросом?

Тут я нашел тонкий литой крест с полустертыми завитушками и ржавыми буквами — не то Матильда Кункель, не то Матильда Рункель. Еще я нашел — надо или не надо? — в песке между репейником и песчаным камышом — надо — три или четыре — не надо ржавых рассыпающихся металлических венка, примерно с тарелку величиной, которые в свое время надо, — возможно, изображали дубовые либо лавровые листья — а может, все-таки не надо, — покачал их на руке — а вдруг надо, — прицелился — надо — конец креста — или не надо имел в длину надо — сантиметра четыре — нет, я наметил сам себе расстояние в два метра — надо — и бросил — не надо — рядом — надо ли — слишком косо был врыт железный крест — надо — Матильда Кункель, хотя, может, и Рункель надо, Кункель, надо, Рункель — это был шестой бросок, а я разрешил себе сделать семь, если шесть раз — не надо, бросил семь — надо, накинул на крест — надо Матильда с венком — надо — лавры для фройляйн Кункель — надо? — спросил я у молодой фрау Рункель — да, отвечала Матильда; она умерла молодой, двадцати семи лет, а родилась в шестьдесят восьмом. Мне же шел двадцать первый год, когда бросок удался с седьмой попытки, когда то самое «надо — не надо» я обратил, упростив, в доказанное, увенчанное, целенаправленное, выигранное «надо!».