📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгИсторическая прозаЖестяной барабан - Гюнтер Грасс

Жестяной барабан - Гюнтер Грасс

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 107 108 109 110 111 112 113 114 115 ... 165
Перейти на страницу:

Так все и было. Лео взмахнул своими перчатками, пуская слюни, выразил всем присутствующим обычное соболезнование, спросил:

Вы видели Господа? Видели вы Господа? Никто, как оказывается, не видел. Мария, уж и не знаю почему, передала ему клетку с попугайчиком.

Когда Лео приблизился к Оскару, которого старый Хайланд уложил на тележку, лицо у него распалось на куски, ветры раздули его одежду, танец вселился ему в ноги.

— Господь, Господь! — кричал он, потрясая попугайчиком в клетке. — Взгляните на Господа, как он растет, взгляните, как он растет!

И тут его вместе с попугайчиком подбросило в воздух, и он побежал, полетел, заплясал, зашатался, упал, улетучился вместе с кричащей птицей, сам обернулся птицей, способной наконец к полету, замахал крыльями, наискось, в сторону полей орошения. И сквозь голоса обоих автоматчиков до нас доносился его крик «Он растет, он растет!». Крик этот не прервался, когда оба русских перезаряжали свои автоматы. «Он растет!» — и даже когда снова автоматы, когда Оскар уже падал по лестнице без ступенек в растущее, все поглощающее беспамятство, я еще слышал голос птицы, голос ворона то Лео возвещал миру:

— Он растет! Он растет! Он растет!..

Дезинфекционные средства

Горячечные сны одолевали меня в минувшую ночь. Все выглядело так же, как в дни посещений, когда ко мне приходят друзья. Сны передавали один другому ручку двери и уходили, успев рассказать мне то, что сны считают достойным рассказа: дурацкие истории, полные повторов, монологи, которые, к сожалению, нельзя пропустить мимо ушей, ибо их преподносят достаточно назойливо, с жестами плохих актеров. Когда я попытался за завтраком пересказать Бруно эти истории, мне все равно не удалось от них избавиться, потому что я все позабыл. Ну не умеет Оскар смотреть сны.

Покуда Бруно убирал посуду после завтрака, я попросил его как бы невзначай:

— Дражайший мой Бруно, а сколько во мне, собственно говоря, росту? Бруно поставил блюдечко с конфитюром на кофейную чашку и промолвил сокрушенно:

— Ах, господин Мацерат, господин Мацерат, вот вы и опять не съели свой конфитюр.

Ну, этот упрек мне знаком. Он неизменно звучит после завтрака. Ведь недаром же Бруно каждое утро исправно приносит мне малость земляничного конфитюра, чтобы я немедля прикрыл его бумагой, газетой, которую согнул домиком. Я не могу ни смотреть на конфитюр, ни есть его, а потому я твердо и решительно отвел упрек Бруно:

Ты знаешь, какого я мнения о конфитюре, скажи лучше, сколько во мне росту.

У Бруно глаза как у вымершего чудища. И всякий раз, когда ему надо подумать, он возводит этот доисторический взгляд к потолку, после чего начинает вещать, глядя туда. Вот и сегодня утром его ответ был адресован потолку:

— Но ведь это земляничный конфитюр! И лишь после долгой паузы — ибо благодаря моему молчанию завис и мой вопрос о росте Оскара — взгляд Бруно оторвался от потолка, вперился в железную решетку моей кровати, и я услышал, что мой рост составляет один метр и двадцать один сантиметр.

— А не хочешь ли ты, любезнейший мой Бруно, порядка ради смерить еще раз?

Сохраняя направление взгляда, Бруно достал из заднего брючного кармана складной метр, с почти жестокой силой отбросил мое одеяло, натянул соскользнувшую ночную сорочку на причинное место, развернул ядовито-желтый, обломанный на делении сто семьдесят восемь метр, приложил ко мне, сдвинул, проверил, руками делал все очень основательно, взглядом, однако, пребывал во временах динозавров, и наконец, притворяясь, будто считывает результат, оставил метр лежать на мне.

Все еще один метр двадцать один сантиметр! Зачем ему понадобилось, складывая метр и убирая завтрак, так шуметь?

Ему что, мой рост не нравится?

Когда Бруно покидал комнату, унося на подносе остатки завтрака с возмутительно натуральным по цвету земляничным конфитюром и со складным метром цвета яичного желтка, он уже из коридора еще раз прильнул к глазку в моей двери, — древним как мир стал я под этим взглядом, прежде чем он наконец оставил меня наедине с моим ростом в один метр двадцать один сантиметр.

Значит, вот какого роста у нас Оскар. Для карлика, гнома, лилипута, пожалуй, великоват. На какой высоте располагался пробор у моей Розвиты, у моей Рагуны? На каком росте остановился мой наставник Бебра, происходивший по прямой линии от принца Евгения? Даже на Китти, даже на Феликса я мог бы сегодня глядеть сверху вниз. А ведь все, кого я здесь перечислил, в свое время с дружелюбной завистью глядели сверху вниз на Оскара, который до двадцать первого года своей жизни насчитывал всего девяносто четыре сантиметра.

И лишь когда во время похорон Мацерата камень на кладбище Заспе ударил меня в затылок, я начал расти.

Оскар произнес слово «камень». Итак, я принял решение несколько дополнить рассказ о событиях на кладбище.

После того как я, играя, обнаружил, что вопроса «надо — не надо?» для меня больше не существует, что осталось только одно: «надо — должен — хочу», я снял с живота барабан, вместе с палочками бросил его в могилу к Мацерату, решил начать расти, сразу почувствовал крепнущий шум в ушах, и лишь потом меня ударил в затылок камешек величиной с грецкий орех, брошенный рукой моего сына Курта со всей силой мальчика четырех с половиной лет от роду. И пусть этот удар не застал меня врасплох — я и без того догадывался, что мой сынок что-то затеял, — я тем не менее свалился в могилу к Мацерату, где уже лежал мой барабан. Сухой стариковской хваткой Хайланд извлек меня из могилы, но так и оставил там барабан с палочками и, поскольку кровотечение из носа стало теперь вполне очевидно, уложил меня затылком на железо кирки. Кровотечение, как мы уже знаем, скоро прекратилось, а вот процесс роста делал успехи, которые, однако, были столь ничтожны, что заметил их один лишь Лео Дурачок, о чем и возвестил с птичьей легкостью громким криком и взмахами рук.

Таково мое дополнение, в котором, вообще-то говоря, нет надобности, ибо расти я начал еще до брошенного камня и до падения в могилу. А вот для Марии и для господина Файнгольда существовало лишь одно-единственное объяснение росту, который они считали болезнью: камень в затылок, падение в могилу. Мария отшлепала Куртхена прямо на кладбище. Мне было жаль мальчика, ибо не исключено, что он бросил в меня камень, желая помочь, желая ускорить мой рост. Может, он хотел наконец получить настоящего, получить взрослого отца или хотя бы замену Мацерату, ибо отца во мне он никогда не признавал и не почитал.

В ходе моего растянувшегося почти на год роста было предостаточно врачей и врачих, которые подтверждали вину брошенного камня и неловкого падения, которые говорили и писали в мою историю болезни: Оскар Мацерат есть патологически растущий Оскар, поскольку камень… ну и так далее и тому подобное.

Здесь следовало бы припомнить мой третий день рождения. Что могли взрослые поведать об истинном начале моей истории: в трехлетнем возрасте Оскар Мацерат упал с лестницы на бетонный пол в подвале. Это падение привело к приостановке его роста — ну и так далее и тому подобное…

1 ... 107 108 109 110 111 112 113 114 115 ... 165
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?