Возвратный тоталитаризм. Том 1 - Лев Гудков

То, что люди во власти кормятся от казны, воруют, лгут, никого не удивляет, поскольку само занятие властных позиций мыслится исключительно как мотивированное чисто корыстными интересами, открывающее доступ к закрытым для профанов ресурсам – обогащения (через инсайдерскую информацию, сговор с бизнесом, получение откатов, взяток, льготное приобретение собственности или участие в рейдерских захватах с помощью суда и правоохранительных органов, установление преференций для членов семейного бизнеса и пр.), а также – самоценностью насилия, возможностями демонстративного потребления и праздной жизни. Оно лишено каких-либо признаков идеологического оправдания, ориентации на ценности «общего блага». Это и есть цель достижения власти, содержание ее суверенитета, ограждаемого барьером чрезвычайности, избирательности, недоступности для других (и несменяемости). Производное от этого – общая уверенность, что все врут, но те, кто выступают от имени государства, врут чаще и больше (табл. 42.2). Чиновники лгут почти всегда (так считают 39–37 %); тех, кто полагает, что они в большинстве случаев или практически всегда «говорят правду» (21 %), существенно меньше, чем тех, кто имеет аналогичные мнения о простых людях (здесь 33 %, считают, что окружающие чаще говорят правду), соответственно, реже лгут (на 10–12 %).

Но общее убеждение состоит в том, что лгут практически все, что это такой же код социальности, как насилие или управляемые выборы. Подобные представления укорены в традиционном российском восприятии политики (и пропаганды как государственной дезинформации и лжи – советское время здесь не является исключением, а лишь дополняющим подкреплением этих глубоко лежащих представлений). Скорее это следует относить на счет практики неправового государства, будь то самодержавная абсолютистская бюрократия, советский тоталитаризм или постсоветский путинизм. Недоверие к официальным источникам информации (при зависимости от них) пронизывает весь аппарат управления и общество в целом. Отчасти можно было бы предположить, что подобное недоверие служит средством поддержания персоналистских иллюзий и оправдания диктатора, однако, более правдоподобным здесь представляется соображение о массовом убеждении в том, что чиновники всегда врут, стараясь приукрасить для начальства картину действительного положения дел[267] (табл. 44.2–45.2).

Таблица 44.2

1. Как вы считаете, всегда ли руководители государства, высшие чиновники говорят правду, описывая положение дел в экономике, в здравоохранении, пенсионном, обеспечении, борьбе с преступностью и других важнейших сферах управления?

2. А большинство окружающих вас людей обычно говорят правду или скрывают ее, лгут?

Таблица 45.2

Как вы считаете, получает ли Владимир Путин от своего окружения полную и достоверную информацию о положении дел в стране, или вы думаете, что имеющаяся у него информация неполна или искажена, или что от него вообще скрывают правду о положении дел в стране?

N = 1600.

Таблица 46.2

Доверяете ли вы данным официальной статистики о «размере потребительской корзины», расходах на армию или дорожное строительство?

N = 1600.

Недоверие – это постоянное ожидание агрессии встречных людей, будь то чиновники или случайные попутчики в общественном транспорте, настороженность, готовность заподозрить всех и вся в обмане, враждебных намерениях, хищениях, несправедливом отношении и т. п.[268] Оно распространяются и на «национального лидера». И дело здесь не в недостатке надежной информации, а в привычной убежденности, что такова природа власти, что это не индивидуальные свойства конкретного человека (Путина, Сердюкова, Якунина, Собянина, Жириновского), а характеристики социальной роли, производной от занимаемой позиции и отношения к ней общества. Негативное определение «другого» (обобщенного или конкретного партнера) составляет консенсус власти и общества, обусловленный социальным типом человека, описанного в работах исследовательской группы проекта «Советский простой человек». Это сочетание негативизма (отсутствие уважения, что не обязательно должно сопровождаться возмущением) и безальтернативности (синдром лакея или крепостного) определяет мотивацию тех, кто, разделяя мнение о «Единой России» как о «партии жуликов и воров», тем не менее голосует за нее, испытывая к ней (к ее руководству, а не к низовом составу) смесь таких чувств, как надежду, пресмыкательство и презрение. Можно сказать, что это «панцирь» негативной социальности, который играет роль внешнего корпуса норм поведения в обществе, система базовых представлений, негативным образом конституирующая само общество. (В отличие от представительной демократии и правового государства, составляющих костяк институциональной организации современного социума, здесь структуры негативной идентичности образуются как опорные системы защитных механизмов частной жизни, лишенной самой по себе определенности и устойчивости, как у ракообразных – хитиновый корпус, удерживающий мягкие внутренние органы[269].)

Таблица 47.2

Как вы думаете, виновен ли Путин в тех злоупотреблениях властью, в которых его обвиняют противники?

N = 1600.

Всего 17 % россиян в среднем безоговорочно верят в белые одежды национального лидера, президента, 11 % уверены в обратном. Но – и это самое важное для нас в том аспекте, в котором мы рассматриваем проблему морали и политики – основная масса (в среднем 58 % – сумма ответов вариантов № 2 и № 3) вполне готова допустить сам факт злоупотреблений Путина (коррупции, вывода активов в офшоры, махинаций и т. п.), но при этом полностью уходит от его оценки. Именно это обстоятельство и является несущей конструкцией режима – подавление собственного отношения к персонифицированной власти, табуирование, запрет самим себе на выражение морального отношения. По сути, этот механизм самостерилизации разрушает саму идею гражданского общества и демократии[270]. Дело не в недостаточности информации или трудностях понимания характера действующей власти, а во внутренней игре опрашиваемых с самими собой – попытках «уговорить себя», что Путин – «хороший», поскольку это признание создает гораздо более комфортные условия для обычного человека, не требуя от него подвигов политического участия.