Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933 - Ричард Дж. Эванс

Еще более откровенными были избирательные плакаты, использовавшиеся партиями в кампаниях начала 1930-х гг. Общим практически для всех было изображение фигуры гигантского полураздетого рабочего, которая в конце 1920-х гг. стала символизировать немецкий народ, заменив скромную фигурку «немца Михеля» в его спальном колпаке или еще более редкую женскую персонификацию Германии, которая раньше обозначала нацию. Нацистские плакаты изображали гигантского рабочего, возвышающегося над банком, с заголовком «Международные финансы», который разрушал его мощными ударами отбойного молотка со свастикой. На плакатах социал-демократов гигантский рабочий локтями распихивал в стороны нацистов и коммунистов. Плакаты центристской партии показывали гигантского рабочего, несколько более одетого, но все равно с закатанными рукавами, с силой выбрасывающего маленьких нацистов и коммунистов из здания парламента. Народная партия рисовала гигантского рабочего в одной набедренной повязке, раскидывающего прилично одетых политиков всех остальных воюющих фракций в июле 1932 г. (что оказалось практически обратной картиной того, что на самом деле произошло позже на выборах). Даже степенная Националистическая партия использовала гигантского рабочего на своих плакатах, хотя там он только размахивал черно-бело-красным флагом бисмарковского рейха[702]. По всей Германии избиратели сталкивались с жестокими изображениями гигантских рабочих, разрывающих своих оппонентов на куски, вышвыривающих, выволакивающих их из парламента или возвышающихся над политиками в сюртуках и цилиндрах, которые практически всегда изображались мелкими сварливыми карликами. Неистовая мужественность сметала с пути пререкающиеся, неэффективные и феминизированные политические фракции. Независимо от намерений подсознательный смысл был ясен — пришел конец парламентской политике. Эта идея имела явное воплощение в ежедневных стычках военизированных группировок на улицах, повсеместном распространении униформ на трибунах и в непрестанном насилии и драках на избирательных митингах.

На этой территории ни одна из партий не могла соревноваться с нацистами. Геббельс, конечно, жаловался, что «теперь они воруют у нас наши методы», однако три стрелы не вызывали глубокого резонанса в отличие от знакомой свастики. Если социал-демократы хотели получить хоть малейшие шансы победить нацистов в их собственной игре, им следовало начинать раньше[703]. Геббельс строил избирательную борьбу не на критике работы кабинета Папена, а на критике Веймарской республики. Поэтому в этот раз основными объектами нацистской пропаганды были избиратели центристской партии и социал-демократы. В апокалиптических лозунгах, потоке плакатов, баннеров, листовок, фильмов и речей, обращенных к огромным аудиториям на открытых площадках, рисовалась картина «красной гражданской войны, идущей в Германии», в которой избиратели оказывались перед очевидным выбором: либо старые силы предательства и коррупции, либо национальное возрождение к славному будущему. Геббельс со своей пропагандистской командой стремился ошеломить электорат постоянной бомбардировкой их чувств. Охват достигался не только за счет открытых массовых мероприятий, но и за счет согласованной кампании обхода квартир и раздачи листовок. Микрофоны и динамики разносили речи нацистов по всем публичным местам. Визуальные образы, передаваемые не только в плакатах и журнальных иллюстрациях, но и в массовых демонстрациях и уличных маршах, полностью вытесняли рациональные рассуждения и словесные аргументы в пользу легко усваиваемых стереотипов, которые мобилизовали целый ряд чувств, от возмущения и агрессии до стремления к безопасности и освобождению. Марширующие колонны коричневых рубашек, строгие приветствия и военные позы нацистских лидеров выражали порядок и надежность, а также жестокую решимость. Баннеры и флаги передавали ощущение постоянной активности и идеализма. Агрессивный язык пропаганды, которым пользовались нацисты, создавал повторяемые стереотипные образы их оппонентов — «ноябрьских преступников», «красных баронов», «еврейских кукольников», «красной своры убийц». Вместе с тем, поскольку нацистам необходимо было успокоить средний класс, гигантский рабочий теперь иногда изображался в благожелательной позе, уже не диким и агрессивным, но одетым в рубашку и передающим рабочие инструменты безработным, вместо того чтобы потрясать ими и уничтожать своих врагов. Нацисты были готовы создать ответственное правительство[704].

Такая беспрецедентно интенсивная избирательная пропаганда вскоре принесла ожидаемые результаты. 31 июля выборы в рейхстаг показали неосмотрительность тактики Папена. Выборы не только не сделали Гитлера и нацистов более сговорчивыми, но и принесли им еще большую поддержку — число отданных за них голосов увеличилось более чем в два раза, с 6,4 млн до 13,1 млн, что сделало их самой многочисленной партией в рейхстаге. Они получили 230 мест, почти на 100 мест больше, чем было у следующей самой крупной группы, социал-демократов, которым удалось ограничить свои потери десятью местами и отправить в новое законодательное собрание 133 депутата. 18,3 % голосов, которые нацисты получили в сентябре 1930 г., также увеличились более чем в два раза, до 37,4 %. Продолжающаяся поляризация политической сцены была отмечена очередным увеличением представительства коммунистов, которые теперь получили 89 мест вместо 77. И хотя центристская партия также смогла набрать большее количество голосов и получить в новом парламенте 75 мандатов (ее самое большое представительство за всю историю), националисты понесли дальнейшие потери и скатились с 41 места до 37, что фактически перевело их в положение маргинальной партии. Однако самым удивительным оказалось практически полное исчезновение партий центра. Народная партия потеряла 24 из 31 места, Экономическая партия — 21 из 23, а Государственная партия, бывшие демократы, — 16 из 20. Масса крайне правых группировок, которые имели такую широкую поддержку у среднего класса в 1930 г., также развалились, сохранив лишь 9 из прежних 55 мандатов. Левые и правые теперь стояли вплотную в рейхстаге, поскольку центр между ними сократился до несущественных размеров: голосам социал-демократов и коммунистов, общее количество которых равнялось 13,4 млн, противостояли 13,8 млн голосов нацистов, а все остальные партии вместе получили всего 9,8 млн голосов[705].

Причины успеха нацистов на выборах в июле 1932 г. были в основном теми же, что и в сентябре 1930 г. Более чем два года глубокого кризиса в обществе, политике и экономике сделали эти факторы еще более мощными, чем раньше. Выборы подтвердили статус нацистов как пестрой коалиции недовольных, на этот раз еще более притягательной для людей среднего класса, которые явно преодолели свои колебания, имевшиеся два года назад, когда они поддерживали разрозненные правые группировки. Избиратели из партий среднего класса к этому моменту почти все вступили в ряды нацистской партии. Каждый второй из избирателей, поддержавших расколотые партии в сентябре 1930 г., теперь перешел к нацистам, как и каждый третий из тех, кто голосовал за националистов, Народную или Государственную партии на предыдущих выборах в рейхстаг. Двадцать процентов избирателей, которые раньше не принимали участия в выборах, теперь пришли на участки, чтобы отдать свои голоса (особенно это касалось женщин) за нацистов. Даже один человек из семи, раньше голосовавших за социал-демократов, теперь голосовал за нацистов. Увеличение голосов партии на тридцать процентов было обеспечено поддержкой людей, чьи голоса раньше принадлежали отколовшимся партиям. Среди таких избирателей было много тех, кто поддерживал националистов в 1924 и 1928 гг. К нацистам перешли даже некоторые коммунисты и члены Католической центристской партии, хотя на их долю приходилось примерно столько же людей, переметнувшихся от нацистов обратно. Нацистская партия продолжала быть привлекательной в основном для протестантов — ее поддерживало только 14 % католиков в отличие от 40 % некатоликов. В этот раз 60 % голосовавших за нацистов были представителями среднего класса, а оставшиеся 40 % голосов принадлежали повременным низкоквалифицированным рабочим и их иждивенцам, хотя, как и раньше, в подавляющем большинстве это были рабочие, чьи связи с рабочим движением по разным причинам были слабы. Обратная зависимость между долей нацистских голосов в любой избирательной группе и уровнем безработицы была, как всегда, сильна. Нацисты продолжали быть всеобщей партией социального протеста, пользовавшейся особенно сильной поддержкой у среднего класса и относительно небольшой у традиционного класса промышленных рабочих и католического сообщества, в первую очередь там, где существовала сильная экономическая и организационная поддержка рабочего движения или добровольных католических ассоциаций[706].