Ветер, кровь и серебро - Виктория Александрова

дети успевали обзавестись младшими братьями или сёстрами. Скорее всего, он говорил о том, что Генрих вернулся совсем недавно и уже успел сделать второго ребёнка… Впрочем, прошло несколько седмиц, и за эти седмицы они так и не смогли полностью друг другом насладиться. И, наверное, не смогут никогда.

— Да мы и не решались, оно всё как-то само собой… — смутилась Кристина.

— Замечательно, конечно, да, — вдруг нахмурился Генрих, хотя она и заметила, что не всерьёз. Он сжал поводья и продолжил: — Только вот по замку слухи ходят, что не от меня.

— Чего? — Хельмут чуть с коня не упал, а Кристина рассмеялась, вытирая рот платком.

— Я уже не раз клялась ему, что ты тут совершенно ни при чём. — Она сделала испуганный вид, будто ожидала позора и обязательной кары со стороны мужа. — И вообще никто ни при чём, кроме него самого.

— Да я бы… Я бы скорее на осине повесился, чем… — растерялся Хельмут, видимо, не догадавшись, что Генрих просто шутит, а Кристина подыгрывает. Впрочем, ей было в чём раскаиваться: воспоминания о моменте, когда она поняла, что хочет своего друга, вызывали странную дрожь. Но ведь это было лишь мимолётным, быстро исчезнувшим наваждением… — Я могу в церкви на крови перед всеми поклясться, что не трогал я её!

— Да верю я, верю, — сдержанно улыбнулся Генрих, всё ещё изображая от себя злого ревнивого собственника. — Думаю, когда ребёнок родится, будет точно понятно, что он не от тебя.

— И по срокам… — добавила Кристина. — Меня всего-то три дня тошнит, то есть получилось всё где-то в начале лакритиса, когда Генрих уже был дома. А при нём я бы не решилась, — подмигнула она.

Хельмут закатил глаза, не сдерживая выдоха облегчения. Кристине даже жалко его стало, но она продолжала посмеиваться.

— Если у вас и вправду будет девочка. — вдруг начал он, не глядя в глаза никому из них — лишь вперёд, на дорогу, словно представляя дом, в котором так давно не был. — Если… У меня-то сын… — Кристина поняла, что он хочет предложить, и Генрих наверняка тоже понял, но оба они ждали, когда он договорит. — Так, может, нам уже пора породниться, а?

* * *

Хельмут вернулся домой, когда снег уже валил вовсю. Он падал на квадратные башни на вершине холма, на опоясывающие холм длинные желтоватые стены, на бойницы и ворота, на мосты и домишки города под крепостными стенами. Из труб на крышах в затянутое снеговыми тучами небо плыли тонкие столбы дыма. Хельмут ощутил этот родной запах дома, уюта, места, где тебе всегда рады и всегда будут тебя ждать. Там, в уже не столь далёком замке — стоит только преодолеть город и заехать на самую вершину холма — его ждут сестра и сын… Когда Хельмут уезжал, Эрнест уже научился ходить, а сейчас, наверное, вовсю бегает…

И всё же на сердце по-прежнему было неспокойно.

Хельмут помнил, что сказала ему Кристина: это заклинание вызвало в Хельге ужасающее чувство собственничества и желание контроля, а сама она в случившемся не была ни капли виновата. Но его мучил один вопрос: где она достала ту побрякушку с руной? Он был уверен, что ни в Штольце, ни вокруг него не было ни одного мага, который бы продавал свои услуги, и многочисленные догадки, одна глупее другой, буквально разрывали его голову.

Хельга любила встречать его у ворот и сейчас тоже сделала именно так. Она стояла, разнаряженная, в сером, расшитым серебристыми нитками плаще, из-под которого виднелись полы длинного лилового платья, и улыбалась. Хельмут тоже улыбнулся, хоть и несколько натянуто, и, спрыгнув с коня, обнял сестру.

Он вспомнил, как впервые привёз Софию в Штольц. Тогда всё было почти так же: приближалась зима, уже падал снег, Хельга встречала их у ворот… Он помнил, какой прекрасной была София, и даже грубый меховой плащ не умалял её изящества; она смеялась и обнимала Хельгу, потом он, согласно традиции, перенёс жену через порог на руках, и все они были так счастливы… А на следующий день сестра неожиданно рассказала Хельмуту, что её вдруг угораздило влюбиться, да ещё и в женщину, но имени возлюбленной не назвала. Знал бы он, во что это выльется…

Но сейчас Хельга даже не поинтересовалась, как дела у Кристины, будто совсем о ней забыла. Зато брата она засыпала вопросами, и он едва успевал отвечать, пока они шли по коридорам замка в его старые покои. Не то чтобы ему так хотелось вспоминать войну, но сестра интересовалась, и поэтому ему волей-неволей приходилось отвечать. Лишь о ранах Хельмут подробно не говорил, не хотел её беспокоить. Несмотря на то, что прошло уже довольно много времени, рана в боку иногда ныла, но он терпел, не желая пить обезболивающие: их побочные действия были просто отвратительны.

Время было позднее; затянутое облаками беззвёздное небо потемнело, и лишь на горизонте догорала слабая алая полоска заката. Ужин давно прошёл, но сестра приказала слугам принести ещё тёплую печёную свинину, жареную картошку, вино и сыр прямо в покои Хельмута. Он не был особо голоден, но искренне поблагодарил её. Впрочем, перед ужином ему хотелось поскорее увидеться с сыном.

Эрнест и правда уже вовсю бегал — а ещё, несмотря на поздний час, неутомимо играл и смеялся. При этом Хельмут боялся, что правой окажется и Кристина и что его сын о нём попросту забудет. Но мальчик, кажется, не забыл. Он весело рассмеялся, когда Хельмут поднял его на руки, и что-то залепетал. Эрнест ещё до отъезда отца спокойно выговаривал много несложных слов, и теперь его речь стала понятнее и чётче — это вызывало странную теплоту в груди, а также гордость за Хельгу, которая смогла научить его. Сестра, конечно, своих детей не имела, однако воспитание племянника ей давалось хорошо. Но в то же время Хельмут ощущал и тревогу: когда-то Эрнест услышит, как другие дети, его ровесники, говорят «мама», и начнёт задавать ожидаемые вопросы…

Вскоре сын отправился спать. Хельмут несколько минут стоял над его кроватью, а потом вдруг снял с шеи кольцо на цепочке — то кольцо, что оставила ему мама, что какое-то время принадлежало Софии, а потом оно снова вернулось к нему… Справедливо было бы сейчас передать его новому поколению. Хельмут положил цепочку с кольцом на подушку, рядом с рыжей головкой Эрнеста.

Через полчаса Хельмут наконец принялся за ужин. Хельга сидела с ним, иногда потягивая вино, и даже в слабом свете свечей было видно каждую веснушку на её лице,