Главный противник. Тайная история последних лет противостояния ЦРУ и КГБ - Джеймс Райзен

Шебаршин видел приближение этого еще до того, как занял место первого руководителя в Ясеневе. Афганская катастрофа знаменовала первую брешь в «доктрине Брежнева», давнем принципе Москвы, заключавшемся в том, что она никогда не оставит без помощи братскую социалистическую страну. Генерал Борис Громов еще не успел переправить свою последнюю колонну через «мост Дружбы», как во все дипломатические загранучреждения и резидентуры КГБ была отправлена телеграмма, провозглашающая новую политику невмешательства.

Еще ранней весной Шебаршин уловил первые признаки бунта в советском ближнем зарубежье: вызывающие шаги в Венгрии, опустошительные выборы в Польше и, что было еще более зловеще, растущее недовольство в Германской Демократической Республике. Он сделал мрачный вывод, что создавались предпосылки полного развала, и решил вызвать в Москву своих резидентов в странах Восточной Европы на совещание. Ему потребуется их помощь в выработке плана действий в Восточной Европе.

Но даже он не ожидал от них такой откровенности. Собравшиеся в Москве руководители КГБ представили беспросветную картину происходившего в странах пребывания. Общий вывод сводился к тому, что социалистическое единство быстро приближалось к концу. Они были вынуждены согласиться: экономическое положение Советского Союза было таким слабым, что сколько-нибудь ощутимая экономическая помощь странам Восточной Европы исключалась. Соответственно, им надо было вносить коррективы в свою работу.

Участники совещания быстро пришли к общему заключению, что идеологические устои братских социалистических стран, которые никогда не отличались особой прочностью, настолько ослабли, что крах социализма в рамках всего Варшавского договора представлялся вполне вероятным, если не неизбежным. Всего лишь месяц назад в ходе выборов в Польше были перечеркнуты 40 лет социализма. Менее сенсационным, но таким же необратимым был отход от принципов социализма в Венгрии. В Чехословакии велись разговоры о возврате к идеям Пражской весны, популярным среди предшествующего поколения. Но ключевая роль, конечно, принадлежала Германской Демократической Республике. Если там начнутся неприятности, то результаты будут катастрофическими.

Страх перед общей угрозой со стороны Соединенных Штатов, скреплявший этот альянс на протяжении четырех десятилетий, неожиданно уступил место стремлению опередить друг друга в соревновании по сближению с американцами. За это Шебаршин в равной степени винил Горбачёва и двух его ближайших политических советников, хотя наибольшую антипатию он испытывал к Шеварднадзе. Этот министр иностранных дел по несколько часов проводил наедине со своими американскими партнерами, сначала с Джорджем Шульцем, а теперь с Джеймсом Бейкером, без переводчика или помощника, который бы делал запись и следил за ходом переговоров. Никто не мог сказать, какие он заключал дьявольские сделки, пока никто не наблюдал за ним.

Последняя работа Шебаршина была связана с «санитарной обработкой» того, что Горбачёв называл «кровоточащей раной» Афганистана. Новая работа была сопряжена с гораздо более важными задачами, и он опасался, что ее результат уже предрешен.

Лэнгли. 12 июля 1989 года, 9:00

На свое первое совещание у заместителя директора по оперативным вопросам я прибыл на несколько минут раньше назначенного времени. Стоя в одиночестве в зале заседаний на шестом этаже, где заместитель директора — сколько я помнил — проводил свои еженедельные совещания, я испытывал привычное чувство соприкосновения с историей Оперативного управления. На серых звукопоглощающих стенах были развешены портреты людей, которые определяли курс этого Управления на протяжении четырех десятков лет его существования. С одной стороны висели несколько выцветшие черно-белые фотографии бравых Аллена Даллеса и Фрэнка Визнера, возглавлявших Управление с 1951 по 1959 год, когда оно имело загадочное название — Управление планирования. На другой стене были торжественные цветные фотографии более современных начальников, в том числе Джона Стейна и Клэйра Джорджа, на фоне американского флага. В простенке висели «иконы» управления: Дик Хелмс, Дэс Фитцджеральд, Билл Колби, а также случайные люди вроде Макса Хьюджела, который продержался на этом посту в бурном 1981 году лишь два месяца.

Всего на стене было 13 портретов — опять это роковое число, и, просматривая эти фотографии, я не мог не заметить, что среди них слишком много тех, кто «плохо кончил». Даллеса уволил Джон Кеннеди после фиаско в Заливе Свиней; Визнер, преследуемый собственными «демонами», наложил на себя руки; Хелмс заявил в суде, что «не оспаривает» обвинения в том, что он не дал полной информации Конгрессу, расследовавшему деятельность ЦРУ в Чили в период режима Сальвадора Альенде. Он был оштрафован на чисто символическую сумму в одну тысячу долларов, а затем утвержден Сенатом в качестве посла США в Иране. Последней висела фотография Клэйра Джорджа, предшественника Дика Столца, который вынужден был уйти в отставку в связи со скандалом «Иран-контрас» и в настоящее время был под следствием по федеральному обвинению.

Ожидая начала совещания, я подумал, кто из приглашенных захотел бы получить пост начальника Оперативного управления, и решил, что, видимо, все.

— С возвращением, Милтон.

Оглянувшись, я увидел, что ко мне с рукопожатием идет Гербер.

— Уже устроился? — спросил он.

— Ну, ты оставил все в порядке, — ответил я. — Спасибо, я отлично устроился.

Прежде чем наступившая пауза могла вызвать чувство неловкости, подошли другие участники совещания, а также Столц и Твиттен. Столц и его заместитель заняли места за столом поближе к выходу. На противоположном конце стола сел руководитель контрразведывательной службы Гэс Хэттавей. Остальные согласно строгому протоколу расселись между ними по обе стороны стола. Я занял место, которое до меня занимали все начальники советского отдела с тех времен, как в этом зале начали проводиться совещания руководства Оперативного управления. Двенадцать руководителей, разместившихся за главным столом, были известны в ЦРУ как «бароны», руководители меньшего ранга заняли стулья с прямыми спинками, стоявшие вдоль стен.

Сегодняшнее совещание являлось «открытием сезона» для тех из нас, кто только что возвратился в штаб-квартиру. Я заметил Билла Мосби, который курировал Африку, я не видел его с тех пор, как мы с ним, в бытность его резидентом ЦРУ в Найроби, пытались провести проверочную комбинацию с легендированной вербовкой резидента ГРУ. Джим Хайэм курировал Ближний Восток, и я, будучи в Исламабаде, тесно с ним взаимодействовал. Настоящий профессионал с еле заметным британским акцентом, Хайэм провел большую часть своей на Среднем Востоке. Джек Даунинг, возвратившийся из Москвы в начале года, возглавил свой родной отдел Восточной Азии. После трех лет, проведенных в Москве, Даунинг, возвратившись в штаб-квартиру, был изумлен, как мало сделано для того, чтобы разобраться с потерями 1985 года. Но теперь, когда он отошел от советских операций и возглавил отдел Восточной Азии, он больше уже не считал себя вправе требовать каких-то новых действий.

Джон Мак-Гафин только что возвратился из Турции и возглавил важное подразделение Оперативного управления, занимавшееся анализом операций и менеджментом ресурсов. Я раньше не был знаком с Джоном, но в ближайшие годы нам предстояло много работать вместе. Еще одним «бароном», с которым я не был знаком, был новый начальник отдела стран Латинской Америки Уорд.