Главный противник. Тайная история последних лет противостояния ЦРУ и КГБ - Джеймс Райзен

Лэнгли. 18 сентября 1989 года

— Что происходит в Лейпциге? — спросил я, не обращаясь ни к кому конкретно, во время утреннего совещания с работниками нашей восточноевропейской группы. Вот уже третью неделю подряд по понедельникам восточные немцы начинали свои демонстрации от построенной в XII веке церкви Святого Николая в Старом городе. Эти демонстрации начались 4 сентября при числе участников не более одной тысячи человек, скандировавших «Долой “Штази!”»; три недели спустя число демонстрантов выросло до 10 тысяч. «Штази» попыталась разогнать демонстрантов, но действовала очень робко и не добилась результата.

— Кто его знает, — кратко заметил Редмонд. — Но ясно, что Хонеккер теряет контроль.

Суровая правда заключалась в том, что у нас не было агентуры, которая могла бы дать нам информацию о планах правительства Восточной Германии или намерениях советского кремлевского руководства. И все же было ясно, что генеральный секретарь Эрик Хонеккер в исключительно трудном положении. Когда венгры уничтожили проволочные заграждения и открыли дорогу на Запад, тысячи немцев ринулись через границу в Венгрию и оттуда в Австрию. Хонеккер запретил поездки в Венгрию, но это только подстегнуло немцев, желающих уехать на Запад, теперь уже через Чехословакию. Посольство ФРГ в Праге было переполнено желающими получить убежище.

— Хонеккер знает, что Горбачёв его не спасет, — заметил руководитель операций отдела Стив Вебер. — Он считает его хуже Брежнева, видит в нем часть проблемы, а не ее решение.

Советский Союз имел в странах Восточной Европы около полумиллиона своих солдат, из которых около 400 тысяч находилось на территории ГДР, а остальные — главным образом в Венгрии. Но Горбачёв не хотел использовать эти войска для восстановления порядка. Хонеккер, судя по всему, сказал Горбачёву, что если бы это зависело от него, то Берлинская стена стояла бы еще 100 лет. Горбачёв ответил, что в этом смысле на него нельзя рассчитывать. Хонеккер был предоставлен самому себе.

— Белый дом что-то скрытничает, — сказал я, думая о состоявшемся неделю назад заседании Совета национальной безопасности. Они думают и надеются, что им удалось убедить Горбачёва и Шеварднадзе, что мы не собираемся «наезжать» на них в Восточной Европе. Теперь они хотят, чтобы все проявляли выдержку и не пытались остановить то, что происходит.

Белый дом, как и все, пытался на ходу выработать какую-то стратегию и реагировать на стремительно развивающиеся с каждым днем события. Никто в Вашингтоне не думал, что он контролирует ход событий или даже может сказать, что будет через месяц. Я чувствовал, что вскоре политики будут обращаться к нам за ответами, но у нас их не было. События развивались так быстро, что не оставляли времени даже для того, чтобы правильно сформулировать вопрос.

То утреннее совещание закончилось на какой-то ноте ожидания. Что-то должно было взорваться в Восточной Германии, но в Лэнгли и за рекой в Вашингтоне никто не знал, что это будет. Лишь одно я знал твердо. Мне надо было овладеть ситуацией, вырваться за пределы повседневной суеты и текучки. Нам нужно было быстро перестроиться, чтобы иметь возможность удовлетворить запросы СНБ.

— Нам надо понять, куда мы движемся, — сказал я закрывая совещание. — Надо заниматься актуальными проблемами.

У меня уже было несколько месяцев, чтобы присмотреться к отделу, понять его сильные и слабые стороны.

В руководящем звене оперативную преемственность обеспечивал заместитель начальника отдела Пол Редмонд. Он в буквальном смысле слова знал, где зарыты все трупы, но это была только часть проблемы. Он был очень искушен, но так зациклился на потерях 1985 года, что я сомневался, сможем ли мы работать вместе в долгосрочном плане.

Стив Вебер был совсем другим человеком. Он родился в Венгрии до начала Второй мировой войны и был еще ребенком, когда эта война закончилась и власть захватили коммунисты. У него возник конфликт с местной службой безопасности, и в конце 50-х годов он попал в батальон для принудительных работ. Каким-то образом подделал документы и сумел выехать на Запад, где оказался в поле зрения армейской разведки США. Проработав несколько лет на периферии мира шпионажа, он завербовался в ЦРУ, и теперь, четверть века спустя, этот венгерский беженец был у меня начальником операций и имел ранг, эквивалентный двухзвездному генералу. Это могло случиться только в Америке, думал я каждый раз, глядя на Вебера. Пришел к выводу, что могу целиком положиться на этого седовласого оперативника и его советы.

Мой руководитель контрразведки Джон О’Рейли был абсолютным ниспровергателем. Для О-P, как мы его звали, не было ничего святого, и никто не был застрахован от его острот. В своем контрразведывательном «крольчатнике» он окружил себя экзотическими атрибутами истории шпионажа, включая глянцевый портрет Джеймса Джизуса Энглтона, глядящего через очки в роговой оправе. На столе под портретом было буддистское молитвенное колесо. Ни один посетитель, приходивший к начальнику контрразведки за советом, не мог удержаться, чтобы не взять и не закрутить это колесо. О’Рейли был на этом посту уже много лет. Он знал всю историю отдела и еще больше слухов. Он уже почувствовал, что центр тяжести смещается и перед советским отделом встают новые задачи. Я решил выдвинуть О’Рейли в руководство, чтобы иметь его поближе к себе, когда начнут происходить интересные события.

Восточный Берлин. Октябрь 1989 года

Заместитель Дэвида Ролфа появился в воскресенье в резидентуре бледный и потрясенный.

— Что случилось?

— Кучерявый оказался обманщиком. Он с самого начала работал под контролем.

Заместитель резидента только что возвратился из Западного Берлина, где встречался с другим офицером «Штази», который предложил свои услуги, подбросив письмо ему в машину. Работник «Штази» начал встречу с сообщения о том, что ему известно, что Кучерявый работает на американцев и он знает, когда и где с ним встречаются. Кучерявый доложил о первоначальном подходе и с того момента работал как агент-двойник. Узнав о подходе к Кучерявому, этот офицер решил сам установить контакт с ЦРУ и работать по-настоящему.

Если Кучерявый оказался подставой «Штази», то второй «доброволец» оказался настоящим. Вербовочный подход к Кучерявому окончился провалом, но его доклад об этом — вместе с сообщением о том, сколько ему было предложено денег, — побудил второго офицера заняться шпионажем. Он, в свою очередь, вскоре станет самым ценным американским агентом и будет передавать тысячи листов документов «Штази», включая организационные схемы и списки личного состава МГБ и Главного управления разведки. Эти списки окажутся весьма кстати, когда ГДР начнет разваливаться.

Лэнгли. 18 октября 1989 года

Стив Вебер просунул голову в дверь моего кабинета и объявил: — Хонеккер только чтоушел в отставку.

— Что?!

— Да. Говорят, по состоянию здоровья.

— Кто преемник?

— Его заместитель Эгон Кренц.

— Что дальше? — спросил я, зная, что готового ответа не было.