Иесинанепси / Кретинодолье - Режис Мессак

и санаторием, чьи руины затягивались илом там внизу, под желтой водой. Но на поверхности что-то виднелось, что-то, похожее на верхушку каланчи. Я рассмотрел, что это такое. Позднее, не помню когда, я сумел обойти озеро слева. Пресловутой каланчой оказалась водонапорная башня санатория, цементный цилиндр на трех опорах, оставшийся неповрежденным. Единственной вещью, оставшейся невредимой в этом нашествии воды, была водонапорная башня. Да еще и с водой. И даже годной для питья. Мы ее пили. Но прежде, с другой стороны озера мы обнаружили речку, из которой тоже можно было пить. Так что я уже давно не спускался в расщелину к подземному ручью, где, наверное, гниет труп проводника. А может, и не гниет, а каменеет. Позднее останки этого кретина изучат, чтобы определить типичные признаки допотопного человека из пещеры трех гротов. Ха-ха-ха! И какую же чушь они по этому поводу будут нести!

«Они»! Кто это «они»? Если какие-то «они» и появятся, то не иначе как потомство сопляков, выживших вместе со мной. Вот забавно, если они будут походить на своих предков!

Теперь настало время рассказать о том обществе, которое складывается вокруг меня и в котором я всегда буду — предпочитаю быть — до конца своих дней чужаком.

Я уже давно потерял интерес к этим недоросткам и довольствуюсь тем, что удовлетворяю, как могу, с трудом, потребности своей животной жизни, а в остальном беспрестанно пережевываю свое отчаяние.

Я даже не позаботился выяснить, сколько их было, ни их возраст, ни их имена. Когда мне приходилось заниматься ими — все чаще по необходимости, в силу обстоятельств, — группа уже сплотилась, и сформировалось своеобразное сообщество. Сейчас рядом со мной обитает небольшое племя дикарей, чуждое мне, почти враждебное. Они, наверное, убьют меня в ближайшее время. Но пока я — самый сильный. Ни один из них по-настоящему еще не повзрослел.

И вот, томясь в безумном мире, я принялся изучать этих дегенератов, как изучают колонию муравьев.

Они и в самом деле уже не люди, не сыны человеческие. Чтобы попытаться их понять, мне следует приложить усилие, причем значительное. Они создали — без моего ведома, хотя и рядом со мной, пока я раскисал в унынии, — свой язык, свою картину мира, свои обычаи, свой образ жизни. Когда я заметил это, было уже слишком поздно. Хм, «слишком поздно»… «Слишком поздно»… Слишком поздно для чего? Чтобы их воспитывать, приобщать их к прежней цивилизации? Был ли я на такое способен, даже если бы озаботился этим? Да и вообще, заботит ли меня это?

Моя цивилизация — я имею в виду ту, прежнюю, — я жил ею, потреблял ее, использовал ее, но не знал. Я садился на поезд, понимая, где найти окошко кассы, чтобы купить билет, но и все. Я не смог бы построить локомотив, ни просто сказать, как он устроен, ни даже управлять им, если бы случайно нашел какой-нибудь в рабочем состоянии. То же самое с автомобилем: я умею водить, это правда, но неспособен сделать самую простую починку. Люди моего времени нажимали на рычаги и крутили переключатели, но не имели ни малейшего представления, что находится под рычагами или за переключателями. И вот сейчас вся механика взлетела на воздух. Механизмы уничтожены. А человек машинной эпохи — меньше всего знает о машинах. Разве я смог бы восстановить самое простое из механических устройств, которые некогда обеспечивали движение мой цивилизации? Нет, хотя научился декламировать стихи Вергилия и перевел Шекспира на французский… Я… Я, Жерар Дюморье… Что я такое?

Вот перепись населения земного шара. Я имею в виду детей, собственно уже подростков, являющихся, по моим сведениям, единственными представителями антропоидного вида на планете. Я отмечу имена, которые они себе придумали, вместе с их настоящими именами и фамилиями, то есть теми, которые у них были в допотопную эру, а еще укажу то немногое, что знаю о них и об их происхождении. Они исказили свои имена, как и все остальное. Как правило, они говорят в нос, их речь предельно упрощена и похожа на детскую тарабарщину. Верно, нынешняя атмосфера не совсем такая, как раньше. У меня самого появляется такое же смутное ощущение, когда я вдыхаю воздух. Должно быть, остатки того газа. Или вообще изменился состав воздуха. Возможно, носовые и гортанные мембраны были поражены. Во всяком случае, это факт: все новое человечество сильно гнусавит.

Я приведу несколько образчиков этой речи. А пока — вот именной список населения Земли на сегодняшний день со сведениями, которые я смог собрать о каждом индивидууме.

Чаон. — Это мой ученик, единственный выживший из двух братьев. Его полное имя, по старому стилю, Шарль Фунго, лорд Кленденнис. Парень с тонкими чертами лица, но всегда сонный, долговязый, хилый, бледный, этакий слюнтяй на ходулях.

Манибал. — Это Менье Поль, самый старший из уцелевших пациентов санатория, следовательно, самый сильный и самый развитый в группе, а значит, и выступающий предводителем. Неказистый загорелый брюнет смахивает одновременно на деревенского крепыша и сына вождя племени бети-пахуин. На самом деле его имя произносят «Ман-нибал», первый слог — четко носовой. Этот Манибал, мало затронутый заражением и, возможно, уже совсем излечившийся, сыграет важную роль. Мне придется к нему еще вернуться, хотя он мне крайне антипатичен.

Вот, кратко, имена других мальчишек, большей частью совершенно безликих:

Цитроен. — Его звали Сиприен Как-то-там-еще. Ци-Троен — это амальгама имени и фамилии, которую я забыл. Невежда, но хитроватый, лицемерный, лебезящий перед Манибалом и тайком завидующий ему, как почти все нижеследующие.

Пентен. — Светловолосый, неразговорчивый. Никогда не знал его прежнего имени или забыл. Но уж точно не Пентен. Что-то совсем другое.

Бидонвин. — Бидонвин означает Биду Альбер. В силу какого фонетического чуда? Не знаю. Веселый и глупый. Все время беспричинно смеется. Безвредный.

Ленрубен. — Ранее Леру Робер, большеголовый, темно-рыжеволосый, веснушчатый, взгляд пустой или притворно невыразительный, глаза бледные. Молчаливый, замкнутый. То ли свирепый хищник, то ли просто смышленее других. Вероятно, свирепый хищник.

Абдундун. — Он же Альбер Дедьё. Низенький южанин, с Пиреней, черноволосый, смуглый, проворный, сметливый. Может расплакаться, рассмеяться, иногда запеть. Общительный, но сознания ненамного больше, чем у черного кролика, да и повадки те же.

Амбрион Нелатин. — Персонаж с именем длиннее, чем у остальных, когда-то был испанцем по имени Целестин Амброллон. Плечистый, коренастый, молчаливый, в состоянии скрытой вражды с Манибалом, но не лучше того. Очень плохо говорил по-французски. Я еще расскажу о его влиянии на новую речь землян.

И наконец, единственная в группе самка.

Илен, сиречь Элен. Дочь консьержа санатория. Не из числа пациентов. Ей