Невеста для Сводного, или Ненависть - это Любовь - Ева Кофей

заставить его идти по снегу на деревянных ногах, но Марк не настолько её разозлил.

Да и Эрик по какой-то причине нравится ей.

Дома он, наверное, отхватит от своих…

— Шутка, — выдыхает Клара, — я рада, что ты передумал. Будем считать, что и не украл вовсе.

— Правда? — глаза его становятся влажными. — Моя леди, я уже совсем не понимаю вас.

— Тебя ведь нужно было немного проучить… Думаешь, это слишком? — она выгибает бровь.

Но не издевательски, а словно искренне желая знать, не перегнула ли палку по его мнению. Это трогает его ещё больше.

— Но… — шепчет он. — Это всё? Правда всё?

— Думаешь, нужно ещё?

— Ну леди…

Клара смеётся и вновь протягивает ему ладонь.

— Забирайся.

— Я не понимаю.

— Подберём для тебя что-нибудь в замке. У меня есть и более ценные вещи, чем эта… Мне, знаешь… мне нужен союзник.

— Разве же вор годится на эту роль? — Эрик спрашивает горько.

— Тот, который пожертвовал своим статусом? Определённо годится.

Ферсвин улыбается и на удивление ловко забирается на Ворона.

Марк приближается, он выдыхает, заметив Клару:

— Успел…

Но слово оборачивается проклятием. В тот же миг его конь натыкается словно бы на невидимый барьер.

Он не может ехать дальше и рычит от отчаяния, бросая взгляд на строптивую, гордую, упрямую и такую… такую…

Сердце будто камнем проваливается вниз.

Её заслоняет снежный вихрь.

Вдалеке звучат песни ферсвинов.

Он не видит, но знает точно — они окружают её.

Глава 11. Не нравится жених? Есть хряк!

Марк стискивает пальцы в кулаке и даже не морщится, когда замечает багровые капли крови на снегу.

Стекающие с его руки.

Пробитой насквозь чёрными когтями.

Он отпускает коня, решая не тратить время на то, чтобы позвать на помощь. Белок вернётся, и едва ли Вельвету нужны будут какие-то пояснения.

Через барьер не пройти обыкновенному человеку. Но чему-то среднему позволено гораздо больше. Он, хоть и не свинья, но далеко не ушёл.

Клара не должна увидеть его таким. По крайней мере, не сейчас. Но что важнее — дурацкие традиции или её жизнь?

— Глупая, маленькая… — шепчет он, неотрывно глядя в ту сторону, где видел её в последний раз.

Ему нужно несколько мгновений, чтобы настроиться. Злость помогает, глаза сверкают серебром, длинные пальцы скользят по пуговицам рубашки.

На горячей коже мгновенно плавится снег.

Он скинул куртку и всё прочее, что успел.

Остальное разорвалось в клочья.

В одно болезненное и сладострастное мгновение.

Сломались и восстановились в нечто новое кости. Он стал выше, больше, сильнее. Но под когтистыми лапами не проваливается снег. Марк рычит и стрелой пересекает барьер.

«Маленькая, глупая, нежная… — мечется в мыслях. — Маленькая… моя…»

От ферсвинов можно ожидать чего угодно, но всё же в своём волнении он перегибает палку.

Прекрасно понимает это.

И не может остановиться.

* * *

Эрик вцепляется в подол платья Клары, стискивая зубы от досады. Не из-за того, что наверняка должен будет объясняться, но потому что его леди увидит…

Это.

Яркие шатры, которые внутри гораздо больше, чем кажется снаружи, повозки, костры, дымящаяся каша в котелке и… пляшущие ферсвинки, среди которых и его мать.

Клара впивается в каждую деталь острым взглядом и усмехается из-за того, что с подсвинком они, похоже, поменялись местами.

Теперь перед ней предстаёт его мир. Шумный, яркий и громкий.

Ведь эти… милые женщины ещё и поют.

Эрик столбенеет, заметив, что на лице молодой эрлы вместо отвращения и страха — восторг. Она наблюдает за всем с лукавым любопытством. Ей интересно.

Ей интересен его глупый, маленький мир!

К тому же, отвратительный, душный и опасный.

— Какие все дружелюбные, — шепчет Клара. — Или, — выгибает она бровь, — они поют о том, что с радостью обглодают мои косточки?

Эрик сглатывает.

— Нет, моя леди, гораздо хуже.

Ферсвинки вполне себе красивые, если она что-то в этом понимает. У всех длинные и густые, чёрные как смоль волосы, что едва заметно отливают благородным красным цветом. Глаза одинаковые, различаются только расположением. Рты тоже не особо разнообразны, но вот очаровательные пятачки блещут множеством форм и размеров.

Только так, признаться, Клара и может их различать.

Мелькают перед глазами бесконечные слои юбок, зудят и клубятся в воздухе песни, рождаются и умирают алые выкрики.

Голова начинает кружиться.

Сердце бьётся в такт почти неуловимого рассудком ритма.

— Что же может быть хуже? — отзывается Клара.

Она помнит о револьвере.

И о том, что и без него может за себя постоять.

— Может быть, скажем, что ты всё-таки украл подвеску?

— Хотите её мне отдать?

— Нет, ни за что. Её должен был застегнуть на мне отец… — отвечает, не сводя взгляда с самой бойкой ферсвинки. — Но я могу сказать, что ты её продал, а деньги спрятал…

Обычно серьёзный Эрик не выдерживает и фыркает.

— Что? Как это мне поможет?

— Ну, смотри… Они решат, что ты бы им не сказал о том, что получилось специально, чтобы прикарманить деньги себе. Получается, ты украл не только у меня, но ещё и у них, понимаешь? Это ведь двойная кража. Разве тебя не похвалят? Или ещё можно сказать… Ну, например, что та игрушка, которую я тебе подарила — самая ценная штука клана Харш, передающаяся из поколения в поколение и тогда…

— Откуда вы знаете? — шепчет Эрик каким-то странным, подавленным голосом.

— Знаю что?

— Что это бы помогло?

— Да я ведь просто… — Клара всё ещё не отводит взгляд, хотя и понимает, что ещё немного и грохнется в обморок из-за всей этой пестрящей атаки. — Развлекаюсь, чтобы скрасить томительное ожидание момента, когда эти дамы, наконец, прекратят меня… — тонкая, очаровательная усмешка, — нервировать.

— Нет, — качает головой Эрик, будто не слыша её. — Вы знали, вы предлагаете, потому что знаете, что они… они…

Клара всё-таки сдаётся и отводит взгляд от безудержной пляски.

Потому что Эрик важнее.

И потому что ещё минута промедления грозила бы тошнотой со всеми её последствиями.

Если бы тут был Вельвет, он бы умер на месте, заподозрив самое ужасное, что может быть с девушкой её положения.

Такой уж он, её отчим. Общается с противоположным полом так, будто это совершенно другие существа, неземные и даже слишком земные одновременно. Пытается угодить и каждый раз ставит этим её и себя в неловкое положение.

«Клара, ты бледная, у тебя что… начинается? Позвать врача? Не начинается? Клара, как ты могла!»

Она фыркает и всё же возвращает внимание подсвинку, который, наконец, договаривает свою мысль:

— Они тупые.

— Что? — она на миг теряется.

— Они бы правда повелись на ваш обман,