Встречи у метро "Сен-Поль" - Сирилл Флейшман

— Мой, как ты говоришь, Руссо, создал «Новую Элоизу»!

— Какую бы он там ни создал экспертизу, новую или старую, но, уж верно, в подкладках мы с тобой эксперты получше, чем он!

Копзауер-сын закатывал глаза, а отец шел сыграть с приятелями партию в покер.

Оставшись один, Гюго снова поочередно брался то за список заказов, то за рукопись, к которой прибавлял абзац за абзацем. Он трудился над ней вот уже тринадцать лет. Писал, переписывал, и всего набралось двадцать шесть страниц окончательного текста. По подсчетам Гюго, работы осталось на двадцать лет. Где-то лет в шестьдесят восемь он завершит свой опус и осчастливит издателя, которому книга «Жан-Жак Руссо — история жизни и мысли» принесет громкий успех. Это будет первый том. Написать второй он уже не успеет. И так-то дело продвигалось в час по чайной ложке — время уходило зря, на общение с клиентами, с отцом, знакомыми и теми друзьями, с которыми он еще не рассорился. Он мечтал, чтобы в Париже произошло землетрясение и не осталось ни одного человека, кроме него самого и издателя. Причем отменно здорового, который мог бы прожить еще лет двадцать и дождаться, пока рукопись будет закончена.

Короче говоря, и житейские дела Копзауеру не давались, и биограф из него был никудышный.

Но вдруг, в одно прекрасное вторничное утро, случилось нечто непредвиденное.

Гюго, по обыкновению, зашел в кафе после обхода улицы Тюренн и только-только заказал свой чай с молоком и раскрыл свою рукопись, как вдруг верхние листки ее разлетелись в разные стороны. Их подхватило ворвавшимся в открытую дверь ветром небывалой для Третьего округа силы. В долю секунды покрытые мелкими буковками листочки вспорхнули в воздух, преодолели два метра, отделявшие столик Гюго от столика брюнетки в бежевом плаще, и приземлились прямо перед ней, в чашку с горячим шоколадом.

Копзауер бросился ловить их. И с первого взгляда влюбился, в его-то сорок восемь лет, влюбился в эту самую брюнетку. Брюнетка его тоже полюбила, хоть и не Бог весть каким он был красавцем. Он навсегда забросил биографию Жан-Жака Руссо, женился на брюнетке, и у них родился ребенок. Вот тут-то наконец и обнаружились его достоинства.

Со временем Копзауер прослыл человеком большого ума. Стал зампредседателя товарищества агентов по торговле подкладочной тканью и удостоился завидной чести быть избранным казначеем благотворительного общества, в которое он вступил в память об отце, скончавшемся от радости, услышав о его успехах.

Ко всему прочему жена его была из очень хорошей семьи и в тридцать семь лет владела процветающей среднеоптовой фирмой, а также абонементом на спектакли еврейского театра на идише, когда они давались, то есть весьма нечасто.

Таким образом, Гюго Копзауер стал нормальным, благополучным и даже вполне приятным человеком. Какое горе!

Ведь он теперь совсем погиб как литературный герой — литература не терпит счастливых концов. Но жизнь в Париже, в Третьем округе, на улице Тюренн с литературой плохо соотносится, поэтому, увы, так все и получилось.

Тихошлоссер служил думным советчиком в книжной лавке на бульваре Сен-Мишель.

Это место досталось ему по чистой случайности. До этого он был шамесом в маленькой синагоге, потом продавцом на рынке Каро-дю-Тампль и, наконец, кассиром у торговца маринованной селедкой. Там-то он и познакомился с одной продавщицей, чей брат работал в этой книжной лавке. Посреди лета их штатный думный советчик заболел ветрянкой, так что срочно понадобился заместитель. Вот продавщица и спросила Тихошлоссера, не хочет ли он попробовать себя на этом поприще. Он согласился, хотя пришлось отказаться от планов съездить на недельку отдохнуть в Трувиль, и это решило его будущее.

Сначала Виктора Тихошлоссера пригласили на недельку, потом на вторую. У него была благообразная бородка, и он показался хозяину лавки человеком серьезным. Кончилось тем, что тот предложил Тихошлоссеру остаться в этой должности, поскольку его предшественник повадился в шестьдесят три года болеть всеми детскими болезнями подряд.

Вот так, благодаря свинке с краснухой, Тихошлоссер прижился в лавке и теперь каждый день сидел там и помогал людям думать.

Подойдет кто-нибудь к нему за советом, а он ему сразу, не вставая со своего думного кресла у самой печки, и скажет:

— Имейте в виду, мое дело — только помогать вам думать, а сам я ничего не знаю.

— Поэтому я к вам и обращаюсь, — отвечал, к примеру, солидный господин в шляпе и широком пальто с ленточкой Почетного легиона в петлице. — Я ищу что-нибудь такое, что помогло бы мне достойно справиться с вселенскими противоречиями.

Виктор качал головой и, глядя прямо в глаза собеседнику, говорил:

— Хотите знать мое мнение? Когда я был кассиром в селедочной лавке, то в холодное время ставил себе под табурет маленький обогреватель, так что ногам было тепло, а голове прохладно. И никаких, как видите, вселенских противоречий!

Клиент ничего не понимал, но уходил довольный. В другой раз являлась молоденькая студентка и спрашивала:

— Как мне быть, чтобы выучиться на врача и на психолога? А еще хорошо бы заняться философией…

Тихошлоссер усмехался и отвечал, прибегая, как всегда, к собственному житейскому опыту:

— Когда я был шамесом — если угодно, служкой — в синагоге и мне надо было зажечь две свечи, что я делал? Проще всего зажечь одну, потом другую. Но мне случалось зажигать и обе сразу.

Лицо студентки озарялось улыбкой, она смотрела на него и говорила:

— Как здорово вы сказали! Все понятно!

Хозяин нарадоваться на него не мог. Хоть книг Тихошлоссер не продавал (продавцом он был никудышным, недаром еще на рынке его считали самым большим шлемилем в Третьем и Десятом округах, вместе взятых), зато он привлекал народ. А это важно для престижа.

Однажды казначей Общества бывших кассиров селедочных лавок Билантроф вышел из отеля, где окончательно договорился об аренде парадного зала, и пошел домой вдоль набережной. Стоял отличный денек, и Билантроф решил заодно прогуляться по бульвару Сен-Мишель.

Бенжамен Билантроф был человеком любопытным и способным счетоводом, причем любопытство в нем, пожалуй, было развито сильнее, чем счетоводство.

Тихошлоссер давно состоял в Обществе бывших селедочных кассиров, а с Билантрофом был знаком еще с тех пор, как тот служил кассиром у соседнего селедочника, совмещая работу с учебой на курсах счетоводов.

В ту пятницу, как уже было сказано, Билантроф ходил проверить, все ли готово к ежегодному празднику их общества. Сделав дело, он смело пошел гулять по бульвару и издали увидел, что около Виктора Тихошлоссера никого нет. Он вошел в лавку, притворяясь, будто смотрит книги. Потихоньку, шаг за шагом, забирался все глубже и, наконец, очутился рядом с приятелем.

— Не мешаю? — спросил он.