Моя сестра - Мишель Адамс

Успокоенная медикаментами, я осмеливаюсь спуститься на кухню. Такое чувство, что я прячусь, как будто должна стыдиться того, что нахожусь здесь. Ненавижу это чувство. Я приехала сюда с целью и должна ее достичь. Поэтому я иду к прихожей, на звук голосов, собрав в кулак остатки смелости, уверенная, что все станет проще, если я смогу просто поговорить с ним. Слышу приглушенные голоса, но я пока слишком далеко, чтобы различить слова. Прохожу по темному коридору и вижу их, двух мужчин, один из которых – мой отец. Прячусь в нише одной из дверей, и наблюдаю за ними.

– Один раз, здесь, – отец наклонился над столом, его освещает только тусклый свет старой медной лампы. Он что-то пишет под диктовку.

– Здесь тоже?

– Да, копия будет у меня, – отвечает незнакомый мужчина. – Лучше так, на случай, если она поднимет шум.

Отец кивает в знак согласия, но шепчет:

– Потише. Она наверху. Я не хочу, чтобы она нас услышала. – Он разглаживает бумаги, и я слышу, как он говорит:

– Нет, спасибо. На этом все.

Я пытаюсь подобраться ближе, но только я подкрадываюсь, из кабинета выходит пожилая женщина в фартуке и с подносом. Сначала она меня не видит. Но заметив меня, пытающуюся спрятаться за дедушкиными часами, быстро закрывает за собой дверь. Наглухо. Степень моей уверенности резко падает, сникает, как увядший цветок. Я ретируюсь на кухню и закрываю дверь за собой. Осталось ли здесь что-то для меня?

Шарю по шкафам, пока не обнаруживаю бутылку хереса за пачкой затвердевшей муки. Когда слышу шаги, приближающиеся из прихожей, я спешу к спальне, сворачиваюсь клубочком под пыльными простынями, левая нога свисает с кровати, ноет после лестниц и спешки. Мне холодно, и я достаю еще один джемпер из сумки и накидываю на плечи. Замираю, становлюсь неподвижной, чем-то таким же позабытым, как эти картины и статуэтки, которые оставили здесь выцветать. И я, и эта комната застряли в прошлом. Закрытая книга, запечатанный сундук. Я одна продолжаю искать людей, которых, похоже, и не существует.

Перед тем как заснуть, я слышу звук автомобиля. Поднимаюсь и вижу четырех мужчин, сильных, одетых в черные костюмы. Сразу же понимаю, кто они и зачем приехали. Смотрю, как они открывают заднюю дверь автомобиля и вытаскивают черный гроб. Потом они уезжают.

На следующее утро я просыпаюсь со свинцовой головой, и меня переполняют сожаления. Все эти годы я ошибалась, думая, что возвращение домой поможет мне обрести чувство принадлежности к чему-то большему. Детские бредни. Здесь я не чувствую умиротворения, на меня не пролился водопад, облегчающий боль. Я все та же Айрини.

Желудок бурчит, неистово требуя еды. Я не ела уже много часов. Тянусь к тумбочке за телефоном, но потом вспоминаю, что он сломан. Бросаю взгляд на домашний телефон, раздумывая, не позвонить ли Антонио. Однако отказываюсь от этой идеи, хотя, насколько я помню, обещала перезвонить ему.

Из окна льется свет, и глаз цепляется за лимонный кусок стены, с которого я убрала картину. Сажусь, свесив ноги с кровати. Погода великолепная, облака рассеялись, и сияет солнце. Вдали я вижу горы, чуть ближе – деревню и церковь. На склонах ближайших холмов разбросаны внушительные дома, и вид весьма красивый. Достаю из сумки бутылку валиума, но убираю ее обратно нетронутой.

«Здравствуй, новый день», – говорю я себе.

Во внутреннем кармане сумки нахожу небольшую фоторамку. Антонио купил ее пару лет назад. Поместил туда нашу фотографию, обычно эта рамка стоит на его тумбочке. Похоже, он подложил ее, пока я не видела. Я хотела оставить ее в сумке, но в этом незнакомом месте вид его лица меня не задевает. По крайней мере, фото, где мы в Италии вдвоем – это неплохое напоминание, что я в состоянии строить собственную жизнь, хотя бы такую хлипкую. Мы чувствовали себя счастливыми в то время, когда была сделана эта фотография. Ставлю рамку рядом с кроватью.

Быстро прохожу мимо лестницы, и орошаю лицо водой, близкой по температуре к кипятку. Почему-то ванная покрашена в мягкий оттенок нежно-голубого. Сейчас краска уже состарилась и отваливается гигантскими кусками, как от экземы. Я полощу рот, опираясь на края раковины, потому что ноги слабеют. Провожу рукой по зеркалу, и появившееся отражение напоминает мне, как мало я похожа на отца.

Дотягиваюсь до крана и выключаю воду. Как только она перестает литься, раздается скрип половиц за дверью. Я смотрю вниз и через щель, где дверь неплотно прилегает к полу, вижу движение тени. Может быть, это та пожилая женщина. А может, это Элли. Я быстро закрываю щеколду, и тут же ручку поворачивают снаружи. Отпрыгиваю, дверь трясется.

– Ты здесь, Айрини?

Это Элли. Она еще раз дергает ручку, налегает на дверь. Я вижу, как пошатнулась дверная рама, слышу еле уловимый звук трескающегося дерева. Я налегаю со своей стороны, молясь, чтобы она остановилась. Что ей нужно?

– Я внутри. – Отступаю назад, она отпускает ручку. Почему она хочет войти? – Только что приняла душ.

Она снова проверяет дверь. Дверь не поддается:

– Приходи завтракать. Поторопись, – говорит Элли чуть более чем просто раздраженно.

Сидя на краю унитаза, слежу за тем, как исчезает тень ее ног. Убедившись, что она ушла, я сижу в тишине еще пять минут перед тем, как покинуть ванную. Ощущение, что мне снова тринадцать, и я прячусь в школьном туалете в надежде, что Роберту Нилу надоест меня ждать. Но теперь я прячусь от Элли, которая тогда была моим героем. Однако с тех пор многое изменилось. Много чего произошло с того дня, когда она выручила меня.

Делаю шаг из ванной и иду к спальне, одним глазом следя за лестницей, вдруг она еще ждет меня там. Бросаю взгляд на изображение, где мы с Антонио сидим перед фонтаном Треви во время незапланированной поездки в Рим, которую он мне подарил, оплатив моими деньгами. Сперва казалось логичным открыть ему доступ к моему банковскому счету, я знала, что он зарабатывает немного, и отчаянно желала, чтобы он был со мной. Но пока мы гуляли там вдвоем, я оплатила слишком много очаровательных итальянских палантинов, которые никогда не ношу. Потом были путешествия за границу. Ужины в ресторанах. Сначала меня это не волновало. Но потом он начал покупать подарки и себе. Мне пришлось тайком открыть еще один счет, на который я могла сцеживать деньги на оплату чеков. Я поняла, что деньги были одним из моих достоинств, и чем меньше становилось их, тем меньше становилась его привязанность.

Но я решаю забыть о раздражении, поскольку обращаю внимание на рамку, которая стоит не на том месте, где я ее оставила. Смотрю на сумку, валяющуюся на полу, я уверена, что оставляла ее рядом с кроватью. Это у меня галлюцинации после вчерашнего валиума? Или это Элли была здесь и трогала мои вещи?

Я захожу на кухню, и теперь воспоминания не всплывают в голове, как раньше. Вместо них меня встречает хрупкая морщинистая женщина, близкая к пенсионному возрасту, она делает что-то у раковины. Она одета в серое свободное платье, сверху – белый фартук. Женщина из домашнего персонала, это на нее я вчера наткнулась. То ли игнорирует меня, то ли не слышит. Я пересекаю комнату, и она замечает движение краем глаза. Поворачивается, половина ее лица расплывается в улыбке, а вторая половина застыла навечно.