Моя сестра - Мишель Адамс

– Ничто не может разделить нас, ты должна знать это. Но это будет нашим маленьким секретом, – сказала она перед тем, как бросить меня там с молочным коктейлем, не имеющую ни малейшего понятия, как добраться домой.

Роберт Нил больше не приставал ко мне. Родители отвезли его в больницу, где ему удалили одно яичко, потому что оно воспалилось и стало чернеть. С тех пор все звали его Однояйцевым. В школе меня спрашивали про это происшествие, и я подтвердила, что была там. Сказала, что не знаю нападавшую, и что я сбежала, ударив ее рюкзаком. Помогло также, что один из парней утверждал, что у нее были розовые волосы, а другой – что голубые. Когда я увидела ее в следующий раз, они были черными.

Это был конец. Элли все сошло с рук. Конечно, тетя Джемайма знала правду, и они с дядей Маркусом ругались по поводу «чокнутой семейки» ее брата. Тетя хотела снова переехать. Дядя Маркус отказал. Они хотели, чтобы я сменила школу. Отказалась я. Наверное, я должна была бы им посочувствовать, я ведь доставляла столько хлопот. Но сочувствия не было. Да и вообще, они пытались держать меня подальше от моей спасительницы. От Элли.

Я должна бы испытывать жалость и в отношении Роберта Нила, но его я никогда не жалела. Даже сейчас, будучи взрослой, я не могу соболезновать его потере, хотя мне снятся сны о нем не реже раза в месяц. Честно сказать, он еще должен быть благодарен Элли: он только-только восстанавливался после операции и не ходил в школу, когда дело дошло до разборок с Марго Вульф – еще одного человека, который меня ненавидел. Иначе имел бы все шансы обрести звание насильника с одним яйцом.

Я стою перед окном и вдыхаю прохладный вечерний воздух. Здесь, на севере, значительно холоднее, здесь меня не согреет жар кипящего жизнью бетонного города. Я шарю по карманам, достаю пачку сигарет и закуриваю. Вдыхаю дым, втягиваю его внутрь себя. Снова смотрю наружу, выпускаю дым и замечаю, что невысокий мужчина, что вертелся у «Мерседеса», оставил машину без присмотра с открытыми дверьми. Перед тем как потушить сигарету об стену, затягиваюсь последний раз, машу, прогоняя дым в окно, и шагаю к двери. Готовлю себя к открытому столкновению, прислушиваясь, нет ли за ней, случаем, привидений, но распахнув ее, не слышу и не вижу никого. Жертвую тишиной в пользу скорости и мчусь через дом по красному ковру, словно некая вип-персона. А я-то всегда думала, что ирония – вещь забавная.

Продолжаю движение по коридорам, жалея, что не уделяла им должного внимания, когда мы шли с Элли. Только два поворота на выбор, но они выглядят совершенно одинаково, а возможность столкнуться с кем-то из обитателей этого дома при неверном выборе как-то не внушает мне трепетных мыслей о семейном воссоединении.

Я решаюсь повернуть направо, и – о, удача – оказываюсь на кухне. Меня снова посещают воспоминания. Вновь я вижу себя ребенком, ползающим по полу. «Молодец! Смелая девочка! Время раскрыть свои крылья», – я слышу это так, будто бы она, кем бы она ни являлась, сейчас здесь, со мной.

Итак, в прихожую. В глубине дома слышу голоса, в одной из смежных комнат. Уверена, один из них я слышала по телефону. Элли здесь нет, она не помешает мне. Я могу пойти и поговорить с ним прямо сейчас. Но нужно достать телефон. Поэтому я неловко пробираюсь к двери, восстанавливая дыхание, только когда оказываюсь снаружи.

Подходя к машине, я слышу, что рядом с одним из гаражей кто-то есть. Не хочу, чтобы меня заметили, поэтому быстренько хватаю сумку и поворачиваю к дому. Проверяю ее содержимое, но телефона не обнаруживаю.

– Вы не это ищете? – сзади меня стоит тот тучный мужчина, который вытирал автомобиль. В руках он держит мой телефон.

– Да, именно, – забираю его. В центре экрана идеально ровная дырка, от которой паутинкой расходятся трещины.

– Вы, должно быть, выронили его, когда выходили. – Он вытягивает грязную тряпку из-под слишком уж сильно затянутого пояса и вытирает руки. Мы обмениваемся легким рукопожатием, и он указывает на пол:

– Я нашел его прямо здесь. – Он сует тряпку обратно за пояс и поправляет складки на рубашке. Она неопрятная, с полосами грязи на животе, там, где неоднократно соприкасалась с машиной.

Я присаживаюсь на корточки и провожу пальцами по земле, как детектив в поисках улики. Нахожу осколки и, соглашаясь, киваю перед тем, как встать. Жму кнопку включения несколько раз, мерцание вспыхнувшего экрана напоминает последние удары сердца перед смертью. Телефон скопытился, и мое раздражение выплескивается наружу, как будто я неконтролируемый подросток:

– Не могу поверить, что он сломался.

– Может, вы наступили на него, – откликается мужчина, пытаясь рассмотреть его поближе.

– Я так не думаю.

Я показываю ему свою миниатюрную ступню, как будто ее размер может доказать мою невиновность.

– Да, кто знает, уже неважно. Так или иначе, спасибо, – бормочу, в моем голосе не слышно благодарности даже отдаленно. Уже собираюсь смыться с сумкой на плече, когда он обращается ко мне:

– Мисс Айрини, – говорит он. Так странно слышать здесь свое имя. Как будто я имею к ним отношение, как будто какая-то часть моей жизни привязана к этому месту. Обернувшись, вижу, как он ковыряет гравий на дорожке носком ботинка.

– Если вам что-нибудь будет нужно, пока вы здесь, я буду рад помочь. Если вы захотите уехать, просто скажите, в любое время. Я отвезу вас куда вам понадобится.

Я киваю, улыбаюсь, стараясь, чтобы улыбка не казалась неблагодарной.

– И в то же время будьте помягче с мисс Элеанор. Она, хм…

Он останавливается, и я удивляюсь, что же это ему так трудно озвучить.

– Ей не по душе отвечать на вопросы. Знаю, здесь может быть неуютно. Атмосфера такая… – Он умолкает, возвращая потревоженный камешек на место.

– Ох, – улыбается с легким смешком, – только послушайте, вы только приехали, а я тут начинаю.

– Ничего страшного, – уверяю его. – Но что вы имеете в виду?

Я уже поняла, что этот дом полон секретов, и что-то в его взгляде, таком жалостливом, убеждает меня, что некоторые из них – обо мне.

– О, да знаете, просто большой старый дом, – смеется он, но не выглядит искренним. – Ночью то скрипит, то стучит что-то.

Я снова смотрю на первый этаж, облицованный плоскими деревянными панелями в стиле семидесятых, на уродливые двойные окна, на коринфские колонны на крыльце. В сером свете сегодняшнего дня выглядит даже уродливее, чем я могу представить в солнечный день, например. Какая-то сборная солянка из всего, что мои родители, видимо, считали элегантным.

– В любом случае, просто сообщите мне, если вам что-то понадобится. Меня зовут Фрэнк.

– Хорошо, спасибо, Фрэнк, – отвечаю, направляясь обратно. Добравшись до входной двери, я бросаю взгляд назад, обнаруживая, что он все еще смотрит на меня с таким сочувствием, которое я никак не могу понять, ведь я всего лишь посторонний человек.