Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Приехали! – объявил Бастьен Мийе. – Ступай!

Шатó-Феморо вносил светлую нотку в серо-рыжий осенний пейзаж. Известняковый фасад, обрамленный красивыми темно-зелеными елями, отражался в зеленых водах маленького пруда.

Ферма Мийе – несколько приземистых построек с примыкающей к ним голубятней – располагалась напротив элегантного господского жилища, правда, на некотором удалении. Пастбища для лошадей и коров раскинулись на склонах трех пологих холмов. Естественно, в это время года они пустовали. Над окрестностями стояла странная, тягостная тишина.

Изора спрыгнула на посыпанную белым гравием дорожку и, больная от тоски, направилась к замку. Образ улыбающегося Тома, к которому она постоянно обращалась мыслями, больше не согревал ей сердце. Пленник шахты, поддавшийся чарам белокурой Йоланты, – тот, кого она так любила, – перестал посещать ее грезы.

Шахта Пюи-дю-Сантр, в тот же день

Тома смотрел на желтое пламя лампы, переданной ему отцом, и не верил своим глазам. Благодаря бреши, проделанной в нагромождении камней и осколков деревянной обшивки, у них снова появилась связь с внешним миром. Молодой углекоп обрадовался бы еще больше, если бы у Пьера ничего не болело и он тоже мог свободно передвигаться, вместе с ним дожидаясь спасения. Если бы… Измученный лихорадкой мальчик снова провалился в дремоту.

– Потерпи, малыш! – твердил Тома, сжимая его горячие пальцы. – Слышишь, какой грохот устроили наши товарищи? Недавно произошел еще один обвал – подмыло стену в галерее, но они нас все равно вытащат!

Сатурнен Рико по прозвищу Фор-ан-Гель[14] крикнул в пролом своим раскатистым голосом:

– Эй, Тома! Тебе посылка! Настой цикория в термосе, фляга со свежей водой, печенье, хлеб с сыром. Как там маленький Пьер, держится?

– Он без сознания, и запах от ноги идет жуткий. Нужно доктора, и побыстрее!

– Док скоро будет, можешь не волноваться! – ответил Сатурнен, прижимаясь всем телом к камню с противоположной стороны и просовывая в пролом продукты. – Только чем он поможет? Держитесь там оба, а мы свое дело сделаем!

С сожалением оставив Пьера, Тома приблизился к отверстию в стене из обломков, которой их заперло. Он принял термос и завернутую в полотенце еду.

– Как ты, сынок, держишься? – спросил другой голос – голос Гюстава Маро.

– Да, пап, я в порядке.

– Держи-ка, Фор-ан-Гель! Передай ему еще кое-что! – попросил отец.

Где-то рядом послышалось ржание. Тома растрогался чуть не до слез.

– Слышишь, Пьеро? В шахте работают лошадки, и они тебя спасут! Эй, Фор-ан-Гель! Вы запрягли Датчанина – любимую лошадь Пьера?

– Мог бы и не спрашивать! – отозвался угольщик. – Самую малость осталось потерпеть: теперь мы будем работать без роздыху, пока вас не вытащим!

Мужчины смогли даже пожать друг другу руки. Одновременно Фор-ан-Гель передал Тома круглый медальон на тонкой золотой цепочке с выгравированным изображением Девы Марии. Юноша тотчас прижал его к губам.

– Йоланта!

Не было необходимости рассматривать украшение, он и так знал, что на обороте медальона начертано «Йоланта Амброжи» и дата ее рождения. Невеста нашла чудесный способ сообщить ему, что любит и надеется.

– Поблагодари ее, папа! – крикнул он. – Теперь я под защитой!

В разговор вступил третий собеседник: Станислас Амброжи хотел узнать, что с его сыном. Он свободно говорил по-французски, только немного растягивал слова.

– Как Пйотр? – с тревогой спросил он. – Нужно его напоить. Директор компании уже послал к нам доктора.

– Он держится, Станислас, не переживайте! – ответил Тома. – Только ногу, думаю, придется отрезать.

– Пускай режут! – всхлипнул несчастный отец.

Послышался глухой удар, следом – грохот падающих камней. Пара запряженных лошадей сдвинула с места кусок породы, который предварительно обмотали стальным тросом. Это был единственный способ убрать с дороги спасателей самые тяжелые валуны и балки. Погонщик, нахлестывавший упряжку, издал победный вопль.

– Молодцы, мои хорошие! Н-но, Датчанин, поднажми! Н-но, Жеже!

Тома вернулся к Пьеру. Дыхание у мальчика стало прерывистым, глаза оставались полузакрытыми. В золотистом свете лампы его бледная кожа приобрела желтоватый, восковой оттенок.

– Святая Барбара[15], сжалься! – вскричал он. – Пьеро, очнись, поговори со мной! Клянусь, ты будешь шафером у меня на свадьбе!

И, повинуясь внезапной потребности вспомнить самые счастливые моменты, пережитые с Йолантой, Тома продолжил, но уже мысленно:

«Не подумай, что мне за себя не стыдно, Пьер! Я крепко люблю твою сестру и должен был уважать ее больше. Она ждет от меня ребенка. Кроме нас, об этом знает только моя славная матушка, а теперь и ты. Я совсем потерял голову в то воскресенье, когда мы были на пруду, возле дамбы. Дело шло к вечеру, рыбаков поблизости не наблюдалось. Йоланте захотелось помочить ноги в воде: день выдался жаркий, хотя уже наступило десятое сентября. Она подняла юбку чуть выше колен… А до этого мы долго-долго целовались. Я не мог отвести от нее глаз. Она была такой красивой! Она прибежала ко мне, мы укрылись в кустах, легли на траву… Я побывал в раю на земле, Пьер, уж можешь мне поверить! У меня раньше кое-что было с двумя девушками. А я у твоей сестры – первый. Робкая, трепещущая, она отдалась мне, и я поклялся на ней жениться. Потом мы украдкой проделывали это каждое воскресенье. Ты только не сердись на меня, Пьер! Ты всем говоришь, что я – самый честный парень на свете, а теперь получается, что ты ошибался. Но мы с Йолантой обязательно поженимся, и ты еще потанцуешь на нашей свадьбе!»

Губы мальчика внезапно приоткрылись, и он застонал.

– Где я? – пробормотал он по-польски. – Мама? Мама, мне так больно!

Не зная, что предпринять, Тома намочил носовой платок и промокнул несчастному лицо.

– Ты в шахте, малыш! – разволновался он. – И я обещаю: скоро ты опять увидишь солнце, и весну, и деревья в цвету! Будешь жить у нас с Йолантой, станешь крестным нашему малышу! Если сам не сможешь зарабатывать, моих денег хватит, чтобы выкупить у компании Датчанина, и ты будешь смотреть, как он скачет на лугу среди высокой травы! Обещаю, ты будешь жить! Обязательно будешь!

Мощные удары кирки словно бы вторили его словам. «Чернолицые» трудились неутомимо, как муравьи, которые, крупинка за крупинкой, способны разобрать любую преграду.

– Торопитесь! – не мог сдержать нетерпения Тома.

Он обнял мальчика, прижал его к груди. Пьер то и дело вздрагивал, как будто в агонии.