Воспоминания агента британской секретной службы. Большая игра в революционной России - Джордж А. Хилл

исключением сабель. Прохладным вечером двадцать второго мая мы выехали из Орлжека в Серес (расстояние около двадцати километров) и переправились через Струму по Копривскому мосту.

Около трех часов утра мы разбили лагерь приблизительно в четырех километрах от Сереса и заснули на несколько часов, после чего наши кони были приведены в порядок, головные уборы начищены, а снаряжение отполировано специальным образом. Мы решили оставить в своем лагере денщиков и отдали им свои винтовки, револьверы и боеприпасы. С полевыми биноклями на груди безо всякой военной амуниции, за исключением сабель, притороченных к седлам, мы выехали в Серес.

Серес – это восточная деревня, один из центров выращивания турецкого табака, где находятся большие его склады. Эта деревня была местом сражения между сербами и болгарами в 1913 г., так что часть ее все еще стояла в руинах.

Мы подъехали к штабу, где греческий дежурный офицер был назначен нашим сопровождающим на время маневров. Мы пообедали с главнокомандующим и штабными офицерами, очень любезно отнесшимися к нам за столом. Не думаю, чтобы главнокомандующий знал, что последние три или четыре месяца я вел его досье и из различных источников знаю очень многое о его переписке и личных мнениях. С многочисленными извинениями он объяснил, что не сможет развлекать нас в тот вечер за ужином, и мы были приглашены отужинать с начальником артиллерийского штаба.

Как велика была моя радость, когда я обнаружил, что жена этого офицера – русская, жила в Санкт-Петербурге и познакомилась со своим мужем, когда он приехал с визитом в Россию. Это дало мне чрезвычайно ценного союзника в лагере; и, хотя эта дама не выдала ничего, связанного с работой ее мужа или армией, мне было совсем несложно в ходе разговора сделать свои собственные выводы о происходящем.

Маневры начались в пять часов на следующее утро. Понятное дело, вокруг главнокомандующего постоянно находились два немецких офицера, четыре или пять болгарских и два турецких со своими ординарцами. И к своей огромной радости, я заметил, что один из них был вооружен до зубов. Но тогда я ничего не сказал по этому поводу. Мы подъехали верхом к генералу и приветствовали его, а затем и присутствовавших иностранных офицеров, которые педантично ответили на наше приветствие.

Маневры были делом несложным и являлись ширмой для событий, которые происходили за кулисами. Был проведен смотр пехоты, кавалерии и артиллерии, который закончился маршем, а затем в полдень был устроен обед под деревьями в нескольких милях от Сереса.

Я воспользовался этой возможностью, чтобы обратиться к старшему адъютанту с крайне вежливым, но весьма решительным протестом против нарушения этикета другими офицерами нейтральных держав, которые носили при себе оружие. Адъютант, очень смущенный, пообещал сообщить об этом факте генералу.

На следующее утро должен был состояться особый смотр артиллерии, и, когда мы прибыли на место встречи, я с радостью увидел, что ни у одного иностранного офицера не было при себе оружия. Но если бы взгляды могли убивать, то я должен был бы умереть от ледяных взглядов, которыми меня смерили двое немецких офицеров.

Маневры должны были закончиться в тот же вечер, и мы ни разу не заговорили со своими врагами, а враги – с нами. Должен добавить, что греческие штабные офицеры были очень тактичны и за каждым приемом пищи усаживали парочку греческих офицеров между офицерами враждующих армий.

В тот вечер после окончания маневров мы покинули греческого главнокомандующего, а я отправился засвидетельствовать свое почтение хозяйке предыдущего вечера – этой русской даме. Я нашел ее в слезах и очень взволнованной. Ее муж только что получил приказ отправиться в Демир-Хисар – городок у подножия Рупельского перевала, который являлся ключом к равнине Струмы. Ее муж был настроен антигермански. Он знал, что в Афинах был отдан приказ пропустить болгар через перевал и позволить им ступить на греческую территорию. Это означало, что Греция в любом случае рано или поздно вступит в войну либо на стороне Центральных держав, либо на стороне Антанты.

Я, как мог, утешил бедную женщину, поспешил разыскать лейтенанта Л., и мы вместе с ним без промедления выехали в свой лагерь у Сереса.

Мы сразу же отправили одного из наших денщиков с зашифрованными сообщениями в Орлжек, где на нашем передовом посту территориальной добровольческой части имелась телеграфная линия связи со штабом. А затем после очень короткого отдыха тронулись в направлении Рупельского перевала. Впереди нас шли две греческие бригады горной артиллерии, за которыми мы наблюдали тем утром. В любой момент их пушки могли оказаться повернутыми против нас на Струме.

Приблизительно в час ночи мы остановились на ночлег. Все мы здорово устали, и я поставил будильник на своих наручных часах на три утра и уснул, положив на них голову.

Сразу после восхода солнца мы разожгли небольшой костерок и приготовили чай, который вместе с глотком рома был очень кстати. Затем мы продолжили движение в сторону Демир-Хисара. Продвигались мы, естественно, очень медленно, так как должны были «срисовывать» каждую деревню, к которой подходили. Этот маневр состоит в том, чтобы подскакать на рысях к деревне с хорошей скоростью, затем внезапно остановить коня, развернуться назад и галопом пуститься прочь в обратном направлении. Если в деревне есть вражеские силы или приготовлена засада, то десять к одному, что немедленно будет открыт огонь.

Приблизительно в шесть часов мы уже знали, что не гонимся за химерами и что греки пропускают болгаро-германскую армию через Рупельский перевал, так как нам повстречались первые беженцы из окрестных деревень, спасавшиеся от армии вторжения.

Беженцы в военное время ведут себя одинаково во всем мире. Они нагружаются самыми бесполезными вещами и держатся за них с риском для своих жизней. Помню одного старика, толкавшего перед собой тяжелую тачку, в которой лежал вполне обычный кухонный стол. Он катил эту тачку под палящим солнцем по ухабистой сельской дороге без покрытия. Рядом с ним шагала молодая женщина с младенцем, привязанным к спине платком. В правой руке она несла за ноги головами вниз двух живых кур, а в левой держала маленькую жестяную тарелочку, на которой лежали два яйца и яблоко.

Почему тачка и стол и зачем им все это было нужно вместе с жалкой жестяной тарелочкой с двумя яйцами и яблоком?

Это был один из сотен эпизодов. Тяжелые предметы, казалось, имели особую притягательность для беженцев.

Большинство этих людей проходили мимо нас без каких-либо признаков узнавания, и, казалось, им было совершенно все равно, из чьей мы армии. Я поспрашивал некоторых из них, пытаясь получить какую-либо информацию, но они