Воспоминания агента британской секретной службы. Большая игра в революционной России - Джордж А. Хилл

что мою лошадь следует пристрелить. К вечеру четверо из нас шестерых уже ехали в санитарной повозке в Салоники, и наша маленькая экспедиционная группа, сформированная как независимое подразделение для наблюдения за передвижениями противника в долине Струмы, распалась.

Те недели были одним из самых счастливых периодов моей жизни на войне. Трудности, муки, причиняемые мошкарой, безжалостно палящее солнце, долгие часы в седле и головокружение оттого, что мои глаза всматривались в мираж, не были забыты, но слегка сгладились в моей памяти. То, что выделяется четко, это тихие прохладные ночи, проведенные под звездным небом; черные склоны гор, окружавших долину, с их заснеженными вершинами, освещаемыми серебряным светом луны; возбуждение от того, что приходится собирать информацию под самым носом противника; чувство товарищества, царившее в нашей небольшой группе; радость от съеденного ягненка, пожаренного на костре; и редкая похвала, полученная из штаба. Все это заставляет меня оглядываться на то лето с сожалением. Это было время, ушедшее безвозвратно.

Я провел в госпитале две недели, а после выписки был направлен в штаб разведки в Салониках. Это означало кабинетную работу, и, хотя сначала мне было это интересно, вскоре меня стала утомлять монотонность этой работы, и я уже хотел более активной деятельности.

Я чувствовал, что со своим опытом разведывательной работы мог принести больше пользы, если бы научился пилотировать аэроплан, и, к счастью, сумел убедить в этом своего начальника. И со временем я стал полноценным пилотом Королевского летного корпуса.

Одной из причин, побудивших меня вступить в Королевский летный корпус, была возможность доставлять наших шпионов на вражескую территорию.

Одним из моих первых пассажиров был Нико Коцов – сербский патриот, который уже девять или десять раз побывал на вражеской территории и всегда возвращался с очень точной и ценной информацией. Это был широкий в кости, высокий мужчина с длинной седой бородой и величественными манерами. Он носил национальную одежду, шапку из овчины и тяжелый домотканый коричневый плащ с капюшоном, и в его руке всегда был пастуший посох.

Нам была нужна информация из недоступной части страны, а так как она была нужна срочно, было решено доставить его туда на аэроплане. Мы сделали с ним пару тренировочных полетов, и, хотя ему не очень понравились эти полеты, он был полон решимости лететь. Он знал местность, где мы должны были приземлиться, и я объяснил ему, что мне нужна посадочная площадка по возможности такого же размера, что и наш аэродром.

Во время тренировочных полетов, когда мы летали низко, я просил его указывать мне площадки, которые, по его мнению, являются подходящими для приземления; и, если временами его суждения были ошибочными, в целом, по моему мнению, он понял общие требования к посадочной площадке.

При удачном стечении обстоятельств и при условии, что на вас не нападут вражеские истребители, лететь над незнакомой территорией совсем не трудно, но искусство высадки шпиона состоит в том, чтобы сделать это незаметно. Необходимо высадить человека и улететь незамеченным, поэтому эта операция проводится, как правило, перед восходом, после заката или в очень ясную лунную ночь.

Гаагские постановления о законах и обычаях войны были составлены еще до того, как человек научился пилотировать летательные аппараты, и, как следствие, в общих положениях о шпионской деятельности ничего не говорилось о пилотах, доставляющих шпионов на вражескую территорию. Но немцы и болгары объявили, что будут обращаться с пилотами аэропланов, высаживающих тайных агентов, как со шпионами и расстреливать их.

Это усиливало риск доставки шпиона за линию фронта, так как, если приземление будет неудачным и самолет разобьется, летчик шел на этот риск сознательно.

В то время авиация общего назначения еще не была настолько хорошо развита, как в наши дни, и у аэропланов не было аэродинамических тормозов для приземления на низкой скорости.

Однажды рано утром я забрал Нико из хижины, в которой он спал, и отвез его к ангару, из которого уже выкатили мою машину; она ждала нас.

Несмотря на выпитую большую кружку горячего кофе, мне было зябко.

Я снова достал карту и проложил курс вместе с Нико, который сказал мне, где я найду подходящую площадку для посадки; мы должны были прибыть туда незадолго до рассвета, когда будет достаточно света для приземления.

Когда мы забрались в кабину, сержант, ответственный за голубей, принес небольшую клетку с шестью нашими лучшими почтовыми голубями; в последнюю минуту на клетку был накинут фетровый чехол, чтобы они не замерзли на высоте, на которую мы должны были подняться.

Я завел мотор. Все было в порядке.

Я дал знак сержанту убрать тормозные колодки, и мы вырулили на темный аэродром. Я запустил двигатель на полную мощность, и мы поднялись в воздух.

Мне пришлось совершить крутой подъем, чтобы преодолеть горный хребет, и чем выше я поднимался, тем меньше мне нравилось предстоящее задание. Полет прошел без происшествий. Я выбрал различные цели, которые вместе с компасом служили мне ориентирами, и оказался над территорией, на которую мы должны были приземлиться в назначенное время.

Светало, и я сбросил скорость, чтобы двигатель работал на малых оборотах и мы могли приземлиться.

Мы быстро потеряли высоту, и я мог лишь слабо различать внизу посадочную площадку, которая казалась вполне подходящей. В качестве меры предосторожности я решил облететь ее еще разок. Внезапно я заметил, что все это поле, выбранное Нико для посадки, усыпано булыжниками. Приземляться на такое поле было бы самоубийством. Я снова поднялся в воздух и, когда оказался достаточно высоко, выключил двигатель, чтобы Нико смог услышать меня, и сказал ему, что площадка для приземления не годится. Он сказал мне, что я ничего не говорил ему о камнях, и он решил, что мы их перепрыгнем. Мы находились в машине B.E.2E, и единственным способом завести пропеллер было пикировать вертикально вниз. Сила воздуха должна была заставить пропеллер вращаться, и если все пойдет нормально, то двигатель должен был завестись. И я спикировал. Пропеллер начал вращаться, и мы снова набрали высоту.

Надежду на приземление в то утро пришлось оставить, но, так как светало очень быстро, я рассчитывал выбрать подходящую посадочную площадку для полета на следующий день и в бинокль разглядел высохшее русло реки, которое обещало быть отличным местом для приземления, и мы отправились назад на аэродром.

Нико был чрезвычайно удручен своей ошибкой и подумал, что я рассердился на него и спикировал нарочно, чтобы наказать его. Потребовалась пара часов тяжелого разговора и подробный рассказ об авиационных двигателях, прежде чем я смог убедить его, что я просто должен был спикировать,